Почти кулинарная книга с рецептами самосохранения и 540 шагов под зонтом

Как бы вы сейчас это сделали? Легко и просто! Ну, начнем с того, что никто никуда не шкандыбал бы по холоду, отмораживая все на свете свои причиндалы и конечности. А попросту, сидя у камина, потягивая мартини со льдом и оливкой, достал мобильный телефон… и так далее. Но еще каких-то двадцать лет назад мобилы были только у… Ладно, не будем тыкать пальцем в эти пару десятков избранных…

Итак! Нужно набрать номер посредством установленного в данном агрегате дискового, мать его, номеронабирателя. Так он по-научному называется. Но от этого на улице не становится теплее и подогрев к нему не прилагается. Сделать это, опять же, пальцами в трех варежках – не вариант. В маленькие круглые дырочки эти культяпки не помещаются и соскальзывают с металлического диска. Он примерз и не слушается. Нужно использовать то, что есть под рукой. А под рукой есть только рука без перчатки. Это я потом таскал в кармане кусок карандаша для вращения телефонных дисков. А сейчас, чтобы хоть как-то добавить подвижности вконец замерзшим и уже совершенно побелевшим пальцам, я дышу на них, чуть ли не засовывая в рот. Подушечки болят так, будто по ним колотили молотком. Шесть цифр. Пять пальцев. Большой будем использовать дважды. Он самый толстый, ему и терпеть больше всех.

Большой – Три

Указательный – пять

Средний – ноль

Безымянный – семь

Мизинец – четыре

И опять большой – три

Сразу руку в карман. И работать ею. Работать. Сжимать и разжимать.

Гудки. Гудки. Гудки…

Только не надо спать в это время! И не надо нигде шляться. Надо сидеть дома и ждать моего звонка. Нахрена тогда давать объявления в газету.

– Чтоб вас… – начинаю я монолог, посвященный слабому развитию некоторых нерадивых давателей объявлений.

– Алле! – сонный недовольный мужской голос.

– Добрый вечер! – спохватываюсь я, чуть не плача. – Простите за поздний звонок, но я раньше не мог…

– Че надо?

– Я по поводу квартиры…

– Продали… – отрезает голос.

– Как продали? – я слышу звук разбитого хрусталя моей замерзшей судьбы.

– Так…продали и все… отчитываться что ли?

– Но ведь только сегодня объявление… – начинаю я беспомощно лепетать уже больше себе, чем кому бы то ни было.

Да! Я беспомощный тюфяк. Я вижу спину своей сгорбленной фигуры, понуро уходящую под горку. Я представляю, как на коленях прошу прощения у Марины. Как соглашаюсь с тем, что я ничего не делал. Как сажаю ее на поезд до Москвы. Как остаюсь тут в одиночестве. И как спиваюсь один на один со своим инфантилизмом.

– Сегодня?.. Алло?.. Сегодня? – спрашивает трубка.

– Что? – я возвращаюсь к разговору.

– Объявление прочли сегодня?

– Да… – не понимаю смысл вопроса.

– Катя, ты объявление по квартире опять что ли дала? – спрашивает голос куда-то в глубину комнат.

– По квартире? Нет! Не давала! – отвечает Катя.

– Вы ошиблись, молодой человек… Квартиру продали, – недовольный голос обращается уже ко мне.

– Простите…

– По дому давала объявление… – кричит Катя издалека.

– По дому? – переспрашивает ее мужской голос и тут же возвращается ко мне. – Может, по дому?

– Ну, конечно! – я делаю резкий вдох радости, зима обжигает легкие. – Конечно по дому… точнее, по половине…

– Понятно… Катя, иди разговаривай… И скажи, чтобы не звонили так поздно!

– Простите меня! – говорил я уже в пустоту.

– Да! – трубку берет Катя…

Я бежал под горку, окрыленный свершившимся. Мои бронхи горели от мороза, который врывался с каждым вздохом. Мне было жарко. Счастье вскипятило мою кровь. Все-таки я не тюфяк.

– Я не тюфяк! – прокричал я льдинкам звезд. Они вздрогнули и осыпались снежным дождем.

– Я не тюфяк! – прокричал я залаявшей собаке за забором, и она замолчала.

– Я не тюф… – и голос мой сорвался. Связки не выдержали.

В дом я входил совершенно осипший и с бронхитом.

– Где тебя носит? – встретила меня супруга, курящая в тамбуре.

Ну, вы поняли, что это стандартный вопрос, и я не стал тратить силы на оправдания. Я просто прохрипел.

– Я договорился!

– С кем? О чем?

– Завтра едем смотреть дом… точнее, полдома.

– Это еще ничего не значит! – она затушила окурок и вернулась внутрь.

– Это значит! Еще как значит! – сказал я себе и клубящемуся вокруг меня дыму. – Для меня это много значит,

***

Хозяева заехали за нами в одиннадцать утра. Это было так обходительно с их стороны.

– Чего вам по морозу ходить. Доедем за десять минут. Тем более что нам по дороге.

Мы загрузились на заднее сидение «Форда Эскорт». С трепетом и благоговением. Нечасто приходилось ездить в иномарках. Я был воодушевлен. Марина мрачно смотрела в окно. Сашка, закутанный в одеяло, ерзал у меня на руках. Катя на пассажирском сидении сидела к нам вполоборота и все время щебетала о прелестях, с которыми нам предстоит встретиться. И о том, как она нам завидует. И об огромных плюсах частного домовладения. И о совсем крохотных, ну, совершенно незначительных минусах, которые отвалятся сами собой после парочки счастливых дней, прожитых в столь дивном месте. Она улыбалась так, что казалось, еще минута и прямо на наших глазах расцветет анютиными глазками, ромашками и покроется пышными хризантемами.

– Правда же, Коленька? – все время обращалась она к своему мужу.