Почти луна

Миссис Левертон считала меня дегенераткой, женой-неудачницей, которой приходится позировать голой, чтобы жить, но в одном важном вопросе она завидовала матери. У миссис Левертон был сын, который все был готов для нее сделать, но «все» означало дорогой дом престарелых и помощь сиделки. Он хотел вымостить своими деньгами ее дорогу к смерти. Он золотом бы выложил ее путь к могиле, хотя все, чего ей на самом деле хотелось, это спокойно умереть в собственном доме.

— Господи, — поморщился Хеймиш.

Он потер затылок, и брюки остались на уровне лодыжек терзать меня; вновь нависла угроза осознания.

Я прикусила губу. Задергалась.

— Трахни меня, — попросила я, надеясь, что ничей бог нас не видит.

Это вернуло его. Он уставился на меня.

— Ух ты, — присвистнул он.

Финальным рывком он сбросил мои брюки на гравийную дорожку. Я вздрогнула, когда он сорвал с меня трусы. Они не были с высокой талией, или просвечивающими, или старыми, как бумага ручной выделки, но то, как он раздевал меня, слишком походило на то, что я только что проделала со своей матерью. Я подалась вперед и схватила пенис Хеймиша, который выглянул из-за пояса его плавок.

Едва поймав, я потянула его вперед и вниз. Хеймиш застонал от удовольствия, когда я раскинула ноги и обвилась вокруг него.

— Черт, черт, черт! — запричитал он.

Я лежала, не веря. Он кончил на мой живот. Со злости я сжала липкие пальцы.

— Ой, — вскрикнул он и положил ладонь мне на запястье. — Отпусти.

Он заерзал, болезненно расплющив мое колено своим задом, пока не уселся на сиденье позади моих ног, согнув свои домиком. Я вдыхала зловоние заднего сиденья, на котором резкий запах овощей из зеленной лавки смешивался с влажным душком старой спортивной сумки.

— Черт, извини, — сказал он, — Слишком сладко.

Я лежала. Внезапно я очутилась рядом с матерью в подвале. Миссис Левертон спускалась по лестнице с мятными помадками «После восьми», разложенными красивым кругом на старом эмалированном подносе. На кухне звонил телефон, и Мэнни торчал наверху, дождем разбрасывая презервативы.

— Отвезешь меня в Лимерик? — спросила я.

Все равно что сама предложила засадить меня в сумасшедший дом за холмом. Я не стану смотреть на него. Не хочу видеть его лицо. Вместо этого мои глаза уперлись в прямоугольный разрез на пассажирском сиденье. Откуда он взялся?

Хеймиш был добр, даже если им руководил бесполезный стыд.

— Хочешь помыться?

— Лучше здесь посижу, — ответила я.

Чувствовалось, что он хочет что-то сказать, но сдерживается.

— Я принесу тебе полотенце, — произнес он, и я кивнула, одновременно соглашаясь на полотенце и умоляя его ненадолго убраться.

Я лежала на заднем сиденье, слушала ночные звуки, окружавшие меня, и воспоминала, как трахалась с Джейком в Мэдисоне на заднем сиденье «фольксвагена-жука». Эйвери приходил посидеть с девочками, а мы отправлялись в темное место на краю кампуса Мэдисонского университета, и АМ-радио тихонько играло, пока мы занимались любовью.

Мне хотелось смотреть на небо, но вместо этого я видела вафельный потолок своего «сааба». Прохладный ночной воздух ворвался в открытую дверь у моих ног, и я задрожала, выпрямилась и перевернулась, чтобы принять позу эмбриона и глядеть на спинку переднего пассажирского сиденья, где лежала коса матери, спрятанная в мою сумочку.

Как-то раз я прочла один из документальных детективов Сары. Это была книга о серийном убийце Артуре Шоукроссе, и самой яркой ее частью мне показалось описание женщины, которую он, несомненно, хотел убить, но которая перехитрила его. Она была стара для проститутки, принимала наркотики и вечно находилась под кайфом. Она находилась под кайфом три дня после того, как Шоукросс попытался задушить ее, насилуя в своем автомобиле. Он подбирал проституток, ехал в пустынное место и убивал их после того, как ничего не мог сделать. Она знала, как говорить с ним, как напрячь мышцы, чтобы его руки не могли сжать шею достаточно сильно и раздавить горло. И она знала, что ее выживание тесно связано с его способностью кончить. Понадобились часы, по крайней мере так она сказала, и ей пришлось нелегко, зато он был достаточно признателен и не стал убивать ее, а, наоборот, отвез на то место, где подобрал.

— Как ты можешь читать такое? — спросила я Сару по телефону, размахивая, словно она могла меня видеть, проглоченной за одну ночь книгой.

— Это правда, — объяснила Сара. — Не фуфло какое-нибудь.

Вернулся Хеймиш, благоухая мужским «Обсешн» от «Келвин Кляйн», и меня смутило, что я это знаю. Он нырнул на заднее сиденье и протянул мне маленькое голубое полотенце для рук. Я с ужасом посмотрела на полотенце, но брать его не стала.

— Не надо, — сказала я. — Все нормально.

На его лице вновь появилось озадаченное выражение, но спрашивать он не стал, а расплылся в улыбке.

— Ты вроде как испачкалась.

— Хеймиш, — произнесла я, садясь и выбираясь из машины в поисках своих брюк и белья, — прекрати, а то меня стошнит.

— Фу.

— Я хочу сказать, что по-прежнему подруга твоей матери, а твои приемы обольщения годятся для женщин вдвое младше меня.

— В лучшем случае, — парировал он.