Я вспомнила, как водила девочек на всякие разные праздники для малышей по ту сторону арочного тоннеля. Стоя на кухне с другими матерями, я гадала, какой демонический коллективный разум придумал игры вроде «прыгать вверх и вниз по воздушным шарикам, пока каждый ребенок не лопнет свой», «падать на пол и затем бежать в назначенное место, где тебя осыплют конфетами». Как-то раз меня поднял среди ночи нудный голос чьей-то матери. Эмили обмочила постель на вечеринке с ночевкой. Когда я приехала забрать ее, она одна сидела в прихожей на резиновом собачьем коврике, а в волосах у нее было варенье. Пока Эмили писалась, Сара дралась.
Она пиналась. Она называла других детей жирными задницами, переростками и, с особенным удовольствием, тупыми ублюдками. Дочери напоминали позитив и негатив.
Я посмотрела на Хеймиша и поняла, что думаю о человеке, который решил не покидать дом. Его выбор казался мне неразумным, и все же, в конечном итоге, сама я сделала точно такой же.
Машина сделала знакомый подъем на последний холм, и мы возвысились над домами, в которых Сара приобрела шрам на лбу от глубоко впившихся ногтей Питера Харпера, а Эмили впервые поцеловалась с саксофонистом-старшеклассником на диване, покрытом коричневым пледом. Я погасила огни, съехала в темноте на обочину и выключила мотор. Голова Хеймиша стукнулась о спинку сиденья. Его глаза распахнулись и снова закрылись.
Едва построенные, лимерикские атомные башни, залитые вдалеке светом, зловеще нависли над городом. Так много скованной мощи. Большие белые соски, срезанные и разверстые, словно кратеры.
Я сидела в машине со спящим Хеймишем и смотрела на холмистые земли через верхушки деревьев, подсвеченных огнями, окружавшими башни. Мы с Натали поговаривали о том, чтобы совершить вылазку к станции — проверить, как близко мы сможем подобраться, но из наших планов так ничего и не вышло. Похоже, мы молчаливо и обоюдно согласились, что далекий образ лучше всего, что реальность не воодушевит, а разочарует. Мы всегда называли этот вид «будущим, у которого не было будущего».
Когда я обнаружила, что беременна Эмили, то позвонила отцу в контору. Я была в студенческом медицинском центре в Мэдисоне и сдала анализ крови. Медсестра, которая перезвонила сообщить результаты, посоветовала мне записаться на консультацию по планированию рождаемости. Я сидела в кругу других девушек, часть из них была беременна, другая — на волосок от этого, и только одна улыбалась. Я хотела ребенка — девочку, мальчика, все равно, — который был бы наполовину Джейком, а наполовину — мной.
— Не всем по душе заводить ребенка так рано, — сказал отец. — Я счастлив, Хелен. А Джейк?
Джейк сидел за нашим расшатанным обеденным столом, молчаливо предлагая мне поддержку.
— Тоже.
— Девочку или мальчика? — спросил он у меня. — Кого бы ты хотела?
— Неважно, папа. Я думала об этом, но мне все равно.
— Тогда я эгоистично пожелаю внучку. Все равно что если б маленькая Хелен приезжала к нам в гости.
Настало время позвонить матери. Когда я набрала домашний номер, то услышала Кей-уай-дабл-ю — новостную радиостанцию, которую она слушала целыми днями. Сводки убийств, пожаров и необычных смертей.
— Итак, ты собою гордишься? — спросила она.
— Что?
— Ты в курсе, что выбрасываешь свою жизнь в помойку? Смываешь ее в унитаз?
Я посмотрела на Джейка.
— Мама…
— Что?
— У меня будет ребенок.
— Медалей за это не раздают, — отрезала она.
Что-то в выражении моего лица заставило Джейка встать и забрать трубку из моих рук.
— Миссис Найтли, — произнес он, — ну разве не чудесная новость? Я невероятно счастлив, что стану отцом.
Я села на его место за столом и восхищенно уставилась на него. Мать часто вгоняла меня в замешательство, но я чувствовала, что если буду смотреть на его лицо и слушать его голос, то вернусь в новый мир, который создали мы с Джейком. Мир, над которым у матери нет власти.
Примерно через восемь лет я вновь разыскивала в местной католической церкви именно отца. Будучи в городе, я ничего не рассказала матери, когда позвонила: не хотела ее видеть, пока не поговорю с ним.
Коллега по работе рассказал отцу, что затраты на содержание прихода Святого Павла растут, и отец предложил совету прихожан поразмыслить, не завести ли овец. Древние надгробия торчали во все стороны неровными рядами, и овцы справились бы с травой лучше любой косилки, ведь жуют они что надо.
«Обойдетесь без ножниц», — сказал отец.
Он даже вызвался присматривать за ними в свободное время, хотя не имел к церкви отношения.
Мы с девочками шли к нему с приходской парковки. Я несла Сару, хотя в Мэдисоне сказала ей, что в четыре года она уже слишком большая, чтобы мамочка таскала ее на руках. Эмили, однако, улыбнулась впервые после того, как я запихала дочерей и три чемодана в «жука».
— Дедуля! — завопила она.
Когда мы дошли до стены церковного кладбища, Сара соскользнула по моему боку на землю. При виде нас отец обернулся и уронил грабли. Эмили сама перелезла через стену, воспользовавшись ступенькой для посадки на лошадь, а Сару подсадила я, и та присоединилась к сестре.