– Тебе не больно?
– Еще… – (задолго до этой ночи, она носила в себе нефритовые камушки. Она с ними дружила, разговаривала, договаривалась. Танцевала и мыла пол, ходила по магазинам, а внутри были они. Она их выталкивала и всасывала назад. Камушки сделали ее мышцы крепкими и сильными. А на ощупь, как глубоко вспаханное поле. И той ночью, почувствовав внутри что-то твердое как камень, ее мышцы вспомнили, что в таком случае нужно делать: толкать и поглощать…)
Женщина-Луна увидела оргазм и покраснела. Белые занавески стали еще бледнее. Он и она, разбросанные на постели, потеряли свои руки.
– Пойдем, погуляем. Возьми свитер.
– Мне жарко…
– Не забывай, уже не лето. Сейчас градусов двенадцать…
– Расскажи мне…
– Мы ехали воинским эшелоном в Афганистан. Старые, деревянные вагоны, а за ними минус сорок. Я и раньше слышал об этой бескрайней степи, но даже не представлял, насколько она злая.
Мы ехали несколько суток без остановок. Но больше всего страдали без горячей еды. В конце состава была полевая кухня. Когда состав останавливался, нужно было успеть вскочить в последнюю теплушку, развести огонь на полевой кухне и быстро сварить хоть что-то. И вот однажды с ребятами мы успели забежать в вагон, но спички потеряли. Поезд набирал скорость и неизвестно, сколько он так будет без остановок: час, два, три… Последний вагон. Мороз ломает пальцы. Мы грели друг друга, сколько могли, а потом приготовились умирать… Но нам повезло. Поезд остановился через четыре часа… Оказывается, мы должны были умереть позже и в другом месте.С тех пор она все время пыталась его согреть. Вязала теплые носки с норвежскими узорами, укрывала даже летом, трогала губами его нос… …В лесу все спали. Серый заяц никого не боялся и разлегся прямо на дороге. Он был до неприличия толстый. От шороха проснулась белка и спустилась выпить стакан воды. Еж прятал свое яблоко. Шишки повернулись на другой бок…
…Он опять улетал в Москву… Москва – женщина-собственница. Она видела его чаще и дольше.
– Еще не улетел, а уже скучаю.
– Не скучай. Оставь это мне.
Прижавшись к ноге, стоял чемодан. Она спрятала руки в перчатки, чтобы скрыть дрожь.
– Ты замерзла? Давай еще кофе.
Она погладила глазами его лицо.
– Ну, иди. Заканчивается посадка.
– Давай, малыш. Через неделю увидимся.
Она кивнула. Два тела, развернувшись, пошли в противоположные стороны. Две души продолжали стоять.
– В Москве холодно. Ты взял теплые вещи?
– Да. Я когда-то вылетал, было плюс пять. А приземлился – минус двадцать.
– У тебя красные глаза. Постарайся уснуть.
– Вот вернусь и мы отоспимся…
Самолет бежал и уже не мог остановиться. А потом спрятал ноги и взлетел. И он стал Небом. А она осталась его Землей, к которой он будет спешить вернуться.
Рядом сидел угрюмый пассажир. Читал старые газеты. За спиной храпела женщина. Ребенок просил есть.
– Ты помнишь тот вечер, когда шел дождь и ты сушила меня феном?
– Помню. Был май.
– И я вот вспомнил…
– Дорогой, не разговаривай, спи…
– Сейчас. А помнишь, в «Репризе», ты всегда ела один и тот же суп? Давай, вернусь, и пойдем его есть снова…
– Обязательно пойдем.
…Когда-то, давно, они разговаривали о голоде.
– У нас была одна банка тушенки на шесть человек. И ни одной ложки. Я ел мыльницей. Вот тогда и начал курить… А потом, когда через три года летел обратно домой, над Термезом выкурил последнюю сигарету и понял, что больше курить не буду. Я наконец-то летел домой.
А она, к слову, вспомнила ерундовую историю. Работая гувернанткой, часто с ученицей обедали в «Репризе». Малышка, болтая ногами, тыкала пальцами в меню. Она выбирала все яркое и сладкое, но начинала всегда с особого супа, налитого в хрустящий свежий хлеб. Она смотрела, как ребенок с аппетитом ел это оранжевое пюре, и стеснялась заказать себе такое же.
С тех пор, ни разу не попробовав, она решила, что суп в хлебе – ее любимая еда.
…Она поняла, что он без нее не уснет. Стащила с полки одеяло, укрыв его до пят. Сделала тише двигатели. Дала ребенку смесь. Отобрала газету у соседа.
– Что дать храпящей?
– Асонор.
Салон затих. Под шерстяным одеялом мужчина кого-то обнимал…Жена. 2010 год