Почти последняя любовь

Пахло тонко свежим сеном.

Теплым молоком в кувшине,

Спали травы под коленом.

Спало облако в малине.

Пахло рук твоих движеньем.

В сене мята и душица.

Пахло нашим вдохновеньем.

Или это сон мне снится?…

…Запах свежесваренного варенья… Клубничного. Из того, крайнего окна. Пенку съели ложками сумерки. Наелись, и сытые превратились в ночь.

Ночь была очень теплой и очень летней. От жары еще не остыла кора. Божьей коровке было больно в лапки. И бордюры совсем не остыли. Обожженные солнцем хотели отдохнуть.

Спать не хотелось. Она вышла на балкон, почти без рубашки. Стояла босиком на дощатом полу. Все окна выходили на восток. Все звуки были очень чувственными: шепот в траве, стон луны – ее любимая практика…

Она закрыла глаза. И увидела, как всегда, маленькую поляну. Он стоял в густой траве, совершенно без одежды и смотрел перед собой. Он был сложен, как Бог. И вдруг начало происходить что-то необыкновенное. Она просила его не шевелиться, не удивляться, ни о чем не спрашивать. Сверху посыпались мелко нарезанные ромашки. Он стоял под дождем из лепестков, а они ласкали кожу теплыми губами. Потом к ним добавились чуть надорванные по краям васильки и ароматная медуница. Белладонна старалась касаться бедра, гордые ландыши – ладоней, прохладная мелисса и мята ласкали низ живота. Он стоял под цветочным душем, получая изысканное наслаждение. Цветы летели, словно земля перевернулась вверх ногами.

– Что ты со мной делаешь?

– Тс… Я тебя люблю…

Душистые, заряженные огнем, дождем, землей лепестки прикасались к самым интимным местам. В кожу впитывались их смех, сила, цвет, их радость жизни…

Цветы засыпали его по щиколотки. Все тело было пропитано маслами…

Она поблагодарила Вселенную и открыла глаза. После этой практики всегда хотелось сделать глоток вина. В душе был покой, и, поцеловав ночь в губы, она на цыпочках зашла в дом…

…Он стоял на балконе. В чужом городе, где невозможно читать утреннюю газету. В ней странные буквы.

Он стоял только в льняных брюках. Спать не хотелось. Смотрел на восток. Чувствовал, что они смотрят в одну сторону. Кто-то пил его молоко с медом. Обернулся. Это была нежность.

И вдруг ночь стала пахнуть по-особому. Не каменными звездами, не детскими снами, а цветами. По спине поползли мурашки, и сердце стало биться в особом ритме. Он, как доктор, знал – такого ритма не существует. И упало блаженство… И в душе наступил мир…

Под утро он забрал пустой стакан и ушел спать. На дне, прямо в желтом кусочке меда, дремала нежность…

…В городе жило знойное лето. Оранжевое солнце теперь занимало полнеба. И над домами завис большой раскаленный апельсин.

Они виделись редко. Она терпела и ждала. Просыпаясь на рассвете, умоляла Солнце направлять лучи на его важный жизненный путь.

Однажды вечером, возвращаясь с работы увидела: с небом что-то случилось. Его не стало на несколько минут. А потом оно раскололось на две части, и хлынул дождь. Стеной. Люди жались ближе к крышам. Они стояли на платформах, не понимая, где двери. Дождь был таким мощным, что туфли пришлось снять, а зонт – выбросить. И когда все спасали портфели, телефоны и брюки, она шагнула прямо в него. Она стала с ним одним целым. И дождь шел сквозь ее тело. А ее тело – было телом дождя.

– Я его видел, – шепнул дождь. – Он на западе, ближе к Северному морю.

– Он здоров?

Дождь засмеялся, как мальчишка.

– Он влюблен…

Она попросила смыть с него чужие глаза и чужие откровенные желания. Она взывала к этому разверзшемуся небу и плакала вместе с ним. Она умоляла дать ему воды, когда он захочет пить.