Почти последняя любовь

Снег шел по земле, как рядовой инженер на службу. В меховой шапке и с потрепанным портфелем, из которого вылезли бумажки. Пальто с каракулевым воротником и новые галоши. Снег был чудак. Очень странный… Очень добрый.

Она у него спросила: «Который час?». Снег посмотрел близорукими глазами и надел очки. Старенькие, с толстыми стеклами. На левом была трещина. Он плохо видел. Теперь понятно, почему летит как попало и лезет под шарф.

Он шел, чуть сутулясь. А когда на секунду выпрямился, оказалось, что он высокого роста. Совсем не старый. И очень приятной внешности.

Они гуляли в Мариинском парке. Втроем: он, она и снег. Парк выглядел как новогодняя открытка. Он и она любовались, снег просто шел рядом.

А потом захотелось есть. Снег открыл портфель. У него в промасленной бумаге были бутерброды с докторской колбасой. Они втроем сели на лавочку и ели, запивая чаем из термоса. В термосе был запаренный шиповник. И на минуту показалось, что этот момент самый счастливый. Парк, закутанный снегом, как пуховым платком, он – с серыми глазами, фонари с круглой головой и спящие в накрахмаленных пижамах деревья.

Они почти не разговаривали. Просто шли прочищенными дорожками, огибая замерший фонтан. Какая-то ветка не выдержала своей ноши и рухнула им на голову искрами и бриллиантами. И он ее поцеловал. И было тепло, как у камина. И солнце подсматривало из-за облаков.

– Я тебя люблю, – прочитала она по губам.

Они пришли домой, выкачанные в снегу. Снег шел за ними. В гости… Дошел только до порога…

На кухне он готовил глинтвейн. В красном вине – яблоки и апельсины заигрывали друг с другом. Их подстегнула корица и гвоздика. Глоток… Глаза напротив – самые любимые. Если смотреть долго – можно умереть. Подмерзшие ноги у него под бедром. Слышна поступь полудня. Глоток… Он перебирает руками ее волосы. Она целует ему сердце. На полу ее сережка. Глоток… Его дыхание самое вкусное. А на груди выросли цветы. Она открыла глаза, чтобы посмотреть, что же он с этой грудью делает? Он был обнажен. Его тело звало ее руки. Звало так громко, что это было слышно даже соседям за толстой кирпичной стеной. Полусон. Все мысли замерли. Полустон. Все мышцы напряжены как натянутая струна. Ее мышцы стали теплым воском. Она целовала его запястье, изгиб локтя, подмышки. И казалось: все. Большей нет сладости, чем сладость его рук и стоп… Оказалось есть. Запах… Коньячный запах его плоти. Терпкий. Пряный. Запах дурмана. Первобытный. Дикий…

Она столкнулась с его глазами. Они были тяжелыми от страсти…

…Однажды, когда метель мела третий день и не видно было дороги, и вечер начинался в обед, она решила напомнить ему ягодное лето.

В креманках на тонких ногах собрались замороженные клубника, смородина и даже персик. На голову им упало мороженое. В стаканах – клюквенный морс. Из «Макдональдса» – пирожки с абрикосом.

Она вплела в волосы цветы. Надела платье ежевичного цвета и надушилась собой.

В свежезаваренный чай нырнул лимон с головой. И от сахара на столе потекла липкая дорожка.

Он был удивлен и рад одновременно. Нашел в шкафу гавайские шорты и линялую майку. Он решил ей подыграть…

…А когда все было съедено и выпито, и тонна солнца упала в закат, вошла восточная музыка. Она медленно встала с колен. Он не понимал, что будет дальше. Оголила круглый животик. На запястье запрыгали браслеты. И мягко качнулось бедро. Он не шевелился. Ему впервые дарили такой неуклюжий и самый прекрасный танец.

И он вспомнил еще один ужин, начинавшийся практически так же…

1973 год. Последний курс. Киев

…Маечка, в синем форменном халате, стояла за прилавком центрального гастронома, отпуская салаты, бифштексы и просто вареные яйца. Без скорлупы. Трясла мелкими кудрями и старалась незаметно себя понюхать под мышками: прилично ли она пахнет? Она часто работала во вторую смену и освобождалась только после 23:00. К этому времени у нее распухали ноги, окончательно уходила свежесть с лица и намертво врастал запах котлет.

Она заученными движениями взвешивала тефтели, из которых вываливался хлеб, и нервно поглядывала то на часы, то в черную магазинную витрину. Когда освобождалась хотя бы одна рука – поправляла каштановые, с ржавчиной, волосы. Сжимала крепко губы, пытаясь придать им цвет. Помада осталась забытой в коридоре на полочке.