Почти счастливые женщины

– Пошла ты, – коротко бросил он и швырнул трубку.

«Подруга! Сволочь последняя! И как Алька этого не понимает? Дурочка наивная: «Оля, Оля». Ладно, глаза ей открою. Есть что рассказать. Или нет, не надо. Сама поймет. Не мое это дело – лезть в бабскую дружбу. Даже в такую.

Но Аля? Как ты могла? Сначала этой суке сказала. Не мне, а ей. Почему? Как ты могла не сказать мне?»

Злился он недолго. На смену злости пришла жалость: «Испугалась. Испугалась моя дурочка».

Сел, взял себя за голову: «Что делать, господи? Что делать? Какой из меня отец? Из такого дерьма? Бедная, бедная Алька! И за что ей такое?»

Ходил из угла в угол и повторял про себя: «Что делать? Что делать со всем этим?»

Ответа не было.

* * *

В класс заглянула биологичка – глаза на пол-лица. Страшным шепотом объявила:

– Алевтина Санна, вас к телефону!

Побледневшая Аля бросилась в учительскую. Бабушка! Господи, не дай бог! Трубку схватила мокрой от волнения рукой и закричала:

– Ба, что случилось?

– Да так, ерунда, – она услышала голос Максима. – Просто соскучился.

– Максим! – Громко выдохнув, она опустилась на стул. – Ты… что с тобой? Ты в порядке? Зачем тогда…

– Я в полном, – перебил ее Максим. – А ты, Алевтина?

Она молчала. В горле было так сухо и колко, что застревали слова.

– Ты сегодня заедешь? – поинтересовался он.

Аля взяла себя в руки:

– Сегодня? Вообще-то не собиралась, у меня шесть уроков. Хотела завтра, как договаривались.

Каким-то незнакомым, елейным голосом он притворно вздохнул:

– Жаль. А я так надеялся увидеть тебя сегодня.

– Максим, – крикнула Аля – ты издеваешься? Что-то случилось? Ответь!

– А ты как считаешь? Что-то случилось?

Она, кажется, поняла.

Ответила тихо, совсем мертвым голосом:

– Хорошо, я приеду. – И положила трубку.

Два последних урока довела кое-как. Мел валился из рук. Глянула на себя в зеркало, вспомнила Машу: в гроб краше кладут.

После уроков взяла такси. Ехать в метро было дольше, а сил ждать больше не было.

Максим открыл дверь и несколько минут внимательно, изучающе, разглядывал ее.

– Ну, милости просим!

Аля вошла.

Вымыла руки и горящее лицо, пригладила волосы и направилась в комнату. Максим стоял у открытого балкона и курил. Обернулся:

– Ну привет.

– Привет.

Тишина.

Аля сидела, как школьница, опустив глаза и сложив на коленях руки. Максим смотрел на нее и чувствовал, как незнакомая прежде жалость и нежность заполняют его сердце. «Бедная девочка! А она же просто боится. Боится меня, дурака. Моей реакции. Отдала мне свою квартиру, готовит мне еду, стирает и гладит мои дурацкие тряпки, таскает продукты и не берет за них деньги. И боится! Меня, копеечного идиота, бездельника и дурака. Полнейшее ничтожество. Бедная Алька, любимая Алька! Любимая? О господи, да черт меня разберет! Черт разберет всю эту жизнь, впервые какую-то непонятную».

– Ну что? – спросил он. – Ты считаешь, это нормально, что такую новость я узнаю не от тебя, а от этой твоей, так сказать, подруги? Аля, ответь!

– Я… Я не знала, как тебе это сказать. – Она подняла на Максима глаза, полные отчаяния, страха и слез.

Он подошел к ней и сел на корточки. Взял в руки ее лицо.

– Я такая конченая сволочь, да, Алька? Такой подонок, что ты мне боялась сказать?

– Что ты, что ты, – с отчаянием заговорила она. – Ты самый лучший!

– Ну в этом ты заблуждаешься. И в этом заблуждении и есть твое большое несчастье.

Аля не выдержала, разрыдалась:

– Ты мое счастье, Максим! Большое счастье, слышишь! Ты прости меня, пожалуйста! Я правда не знала, как ты все это воспримешь.

– Боишься меня, – задумчиво произнес он. – А это, Алька, очень фигово. Очень фигово, понимаешь? Ведь если ты так считаешь, тогда зачем все? – В глазах его были боль и тоска. – Зачем, Алька?

Она схватила его за руку и забормотала, запричитала что-то малоразборчивое, но уловил он одно:

– Ты самый лучший и самый любимый…

Максим видел, что у нее начинается самая настоящая истерика, с громкими всхлипами, судорогами, иканием и бесконечным повторением одних и тех же слов.

Крепко прижав к себе, он гладил ее по голове, целовал опухшее и мокрое лицо, обнимал, и наконец она постепенно утихла.

Максим уложил Алю на диван, укрыл одеялом и, взяв за руку, сел с краю, как сидят у постели больного. Она успокоилась, и ему показалось, что она засыпает. В голове мелькнуло: «А ведь она беременна, и всякие стрессы ей противопоказаны».

Он осторожно попытался встать, но Аля сильно сжала его руку и прошептала:

– Посиди, пожалуйста.

Потом они пили чай с кексом, а после решили, что проголодались, и нагрели суп. Смолотили суп и почти целый батон. Аля извинялась за свое «обжорство», а Максим смеялся и говорил, что такая, пухлая, попастая и сисястая, она нравится ему еще больше.

Потом, как бы совсем между прочим, он сказал, что на свадьбу – «А ты наверняка хочешь свадьбу, я просто уверен», – у них денег нет.

– Так что парадные залы, фата там и прочее – я знаю, все девушки об этом мечтают, не спорь! – отменяются. Короче, все эти церемонии не для меня, извини! Давай просто и скромно, посидим где-нибудь: ты, я, мама и Софья – согласна?