Почти счастливые женщины

Завтра Аля все расскажет и все разрешится. «А куда она денется, моя любимая ба, если счастлива я? – улыбнулась Аля. – Избранника придется пережить, а правнуку или правнучке – только радоваться! «Какое счастье дожить до правнуков» – ее же слова».

Но ночь была странная, тревожная. Болел живот, мутило, очень хотелось пить. Она вставала, долго и много пила холодную воду, потом ее вырвало.

Проснулся Максим, наорал, уложил ее в кровать, все убрал.

Она порывалась вскочить, вырвать у него тряпку, рыдала, что ей стыдно, а он укорял ее за то, что переедает на ночь, никакой силы воли. Она страшно обиделась, хотя он был прав – здоровенная куриная нога с вермишелью! Фу, как противно. В общем, тревожная, кошмарная ночь.

Под утро Аля уснула, но спала недолго – проснулась от страшного сердцебиения. Испугалась, но Максиму не сказала – начнется паника, «Скорая», не дай бог, больница! А он спал так крепко и так безмятежно.

Быстро оделась и поехала в Минаевский. Душ, крепкий чай и – спать, спать. Она просто устала и страшно психует из-за предстоящего разговора.

Войдя в квартиру, Аля удивилась, что ба еще не вставала. Да, спит она теперь долго, но время – половина первого дня. Разделась и зашла в ее комнату. Там, как всегда, было темно – тяжелые занавеси не пропускали дневного света.

Бабушка спала.

Аля подошла к окну и раздернула шторы. В комнату ворвался яркий солнечный свет.

На цыпочках она пошла к двери. Пусть еще часик поспит, а потом она ее разбудит. Наверняка ба не спала ночью.

Но у двери остановилась – бухнуло сердце.

Боясь обернуться, застыла.

Бабушка лежала с закрытыми глазами, сложив на груди худые, длинные кисти когда-то красивых рук.

Лежала так, как лежат в гробу. Как будто подготовилась, чтобы поменьше доставить хлопот.

Аля не могла сдвинуться с места.

Потом сделала шаг, второй. Что там до кровати?

Села на край – бабушка лежала ближе к стене, как будто специально оставила ей немного места.

На тумбочке лежал пузырек с нитроглицерином и… Аля замерла от ужаса – ее проездной до станции Кратово.

Старый, потертый, просроченный, по рассеянности забытый в сумке. Ба никогда не лазала в ее сумку. Никогда. Значит, догадалась. И это вранье убило ее. Она, Аля, убила ба трусостью своей, подлым враньем! «Ба, ба! Господи, что я наделала!»

Надо же что-то делать? Куда-то звонить, кого-то вызывать! «Скорую», милицию?

Почему она набрала номер Юры? Юры, а не Максима? А, все правильно. Он же милиционер.

– Что? – переспросил он. – Софья Павловна?

– Юра, что делать? – кричала Аля.

– Ничего. Я все сделаю. Просто иди к себе и ложись. Я сам всем позвоню и сейчас приеду. Ты меня слышишь?

– Слышу, – выдохнула она. – Я… тебя жду.

До своей комнаты она не дошла – так и осталась в коридоре на низком пуфике у телефона. Снова застыла. Очнулась от дверного звонка. Вскочила, рванула дверь. Юра. Юра и рядом с ним милиционер. Через какое-то время приехала «Скорая».

Юра не пустил ее в комнату ба:

– Тебе туда не надо.

Она почему-то послушалась.

Сидела у себя, ее колотило, как в лихорадке.

«Надо позвонить Максиму, он же мой муж», – думала она. Но в коридоре чужие люди, разговоры, хлопанье дверьми.

И сил не было встать. Добрела до кровати, упала. Закрыла лицо руками. Даже сейчас я трушу, боюсь выйти, боюсь всего! Боюсь посмотреть на нее. А она там одна, без меня! Моя ба.

Потом все пропало. Обморок? Или сон? Очнулась от того, что над ней стоял Юра.

– Аль, мы все сделали. Все протоколы, бумажные дела. Софью Павловну уже увезли. Одежду я собрал, как мог. Платье синее в горох, она его любила. Чулки, белье.

Сказал, что никаких белых платочков не надо.

– Был агент из похоронного, я дал аванс. Прости, но все выбрал сам. Не хотелось тебя будить – ты так крепко спала. Ну и вообще… В твоем положении… зачем тебе это…

Вставай, Аль. Я тебя покормлю, Тебе надо поесть. Послезавтра тяжелый день. Очень тяжелый. Тебе нужны силы. Чтобы все пережить.

– Послезавтра? – переспросила Аля. – А что послезавтра? И где ба?

– Послезавтра, Аля, у нас похороны. А Софью Павловну увезли. Такой вот порядок. Вскрытие, заключение. Ты понимаешь. – Юра замолк.

Аля тоже молчала.

– Аль, я не знаю, что делать с поминками. Ну и с церковью, с отпеванием.

– Нет, Юр, отпевать не надо. Бабушка не была верующей. И вряд ли этого бы хотела. А насчет поминок… Я, честно, не знаю. Я вообще ничего не знаю и не понимаю, Юрочка! Когда умерли мама и баба Липа, все делали без меня. Соседи, знакомые. Я была еще маленькой. – Она тяжело поднялась и села на кровати. Пригладила волосы.

Юрий подал Але руку. Она отправилась на кухню. Дверь в бабушкину комнату была прикрыта. Аля вздрогнула и заплакала.

Юрий обнял ее и прижал к себе – как сестру, как ребенка. Что-то приговаривал, шептал, гладил ее по голове.

Она освободилась из его объятий и подняла на него глаза:

– Мне надо позвонить Максиму. Моему мужу. Он еще ничего не знает.

Юра кивнул, опустил руки и отвел глаза.

– Конечно.

Максим ничего не понял и все переспрашивал: