Почти цивилизованный Восток

И еще тысяча и одно сверхважное обстоятельство. И всякий раз я угрызения совести испытывала, и даже подошла к Чарли денег попросить, хотя давно уж ни у кого ничего не просила. Но… я решила, что она просто стесняется.

И что денег нет.

А на ней вон драгоценности ничуть не хуже, чем на леди Диксон, а уж та ныне вовсе переливается бриллиантовым блеском. Тоже обычай. Старшая родственница просто обязана явиться при фамильных драгоценностях. А выходит, что и у матушки они есть.

Откуда? Откуда у нее фамильные драгоценности?

Додумать я не успела, потому как обе леди исчезли вдруг. А потом затрубили трубы, и я вспомнила, для чего вообще в этот дворец приперлась.

И испугалась запоздало.

Снова.

Встретилась взглядом с девчонкой Орвудов, которой Эдди что-то там такое нашептывал минуту назад. Надо бы братцу сказать, что леди – это все-таки леди. Ежели что, жениться придется.

Хотя…

Она вроде тоже на Эдди поглядывает, пусть не с горячей любовью, но с интересом. И не шарахается.

– Милли, пора, – поторопил Чарльз, а рядом вновь возникла его маменька, несколько задумчивая и отчего-то донельзя довольная.

Вот чую, подвох.

Но думать некогда. Пошли мы… Сперва шла бледная девица, про которую Чарльз шепнул, что она дочь одного из герцогов и императору приходится какой-то там племянницей, то ли четвероюродной, то ли пятиюродной. Главное, важной. И оттого она на прочих поглядывала свысока.

Потом еще одна девица.

Орвуды, что подошли вместе. А я еще подумала, что сама-то Эва ничего такая, но за ее сестрицей глаз да глаз нужен. Уж больно взгляд у нее характерный.

Ничего.

Присмотрим.

У меня рука зачесалась. Левая. И я бы поскреблась, но чесаться через перчатку неудобно, а еще букет этот идиотский. И сама церемония… и…

Меня легонько подтолкнули в спину.

Идем.

С одной стороны леди Диксон. С другой Чарльз. Я считаю шаги. Сердце ухает в груди так, что заглушает бурчание живота. Шлейф. Не забыть про этот гребаный шлейф.

Так и дошли.

Что-то говорят… а я исподтишка разглядываю императора. Ничего так дядечка. Серьезного вида. Носатенький. А в целом чего-то иного я ожидала.

Солидности большей, что ли?

А он сидит и почти теряется в золоченом кресле. Сам худой, бледноватый. Черты лица острые, а главное, чудится в нем что-то этакое, до боли знакомое. Я задумалась, где же его видеть-то могла, кроме как на портретах. Хотя вот на портретах он на себя мало похож. Лицо вроде то же, но какое-то внушающее.

Одухотворенное.

А этот… если встретишь на улице, то в жизни не подумаешь, что император.

На этом месте я осознала, что уже просто пялюсь на императора. А он на меня. И глядит, глядит, а потом как… подмигнет!

Вдруг.

Я от удивления едва равновесие не потеряла. А вы попробуйте постоять вот так враскорячку. Ноги уже подзатекли, а тут еще всякие императоры моргают. И главное, не только я это видела.

И чего он хочет от меня?

Между прочим, я женщина честная.

– Рад наконец познакомиться. – Голос у него оказался низким и с хрипотцой. – Дорогая племянница.

Я икнула.

И как-то оно громко получилось, хотя… Шепоток за спиной нарастал и множился. Племянница! Мать вашу, какая я ему…

Император поднялся и подал знак, по которому леди Диксон распрямилась и меня за собой потянула. Мне показалось, что ноги мои заскрипели, но шепот нарастал. Шептались все, а некоторые и вовсе в голос. Я поглядела на свекровь… Нет, да быть того не может!

– Сегодня удивительный день! – Император поднял руку, и шепот стих. Я покосилась влево… блин, далеко стою. И не видно ничего. И справа тоже не видно. Люди какие-то… мать моя… да могла бы и предупредить, право слово. – И Господь вновь снизошел в милости своей, вернув мне сестру, которую я мнил погибшей. Эта утрата болью отзывалась в сердце моем.

А говорит как по писаному.

Долго готовился.

Ничего, матушка… дай встретиться, я все выскажу.

Я поглядела на мужа, который стоял с каменной физиономией. Внимал императору, стало быть.

– И тем радостней оказалось известие, что моя дорогая Элизабет жива…

Он сошел на ковровую дорожку, чтобы прошествовать мимо меня. И это позволило повернуться, пусть не спиною – помню, что к трону спиною никак нельзя, – но бочком. Император же возвращался обратно, ведя за руку матушку.

А та улыбалась.

Радостно так.

– Так что представляю вам ныне леди Элизабет Корнелию Викторию Аннабель Годдард и ее детей. Мою племянницу, леди Милисенту Георгину Августу Фредерику Иоланту Диксон, и моего племянника…

Улыбка императора стала такой широкой, что мне не по себе сделалось. А ведь он и вправду доволен, как… как человек, подложивший ближнему хорошую такую свинью.

Свинью размером с Эдди.

– Элайю Эдварда Эрика…

Издевается?

И вид у матушки преневинный.

– …Годдарда, графа Семптонского.

Охренеть.

Нет, ну охренеть же… что тут еще скажешь.

– Прошу любить и жаловать, – завершил представление император. И зал отозвался овациями. Ох, чувствую, сейчас нас как полюбят… со страшной силой.

Я поглядела на брата.

Он на меня.