Почти цивилизованный Восток

– Что ж… – Свекровь тоже встала. – Не буду утомлять тебя своим присутствием…

– Погодите. – Спрашивать ее совершенно не хотелось, но ведь больше некого. Чарли… хрен его знает, когда вернется. Но ведь и братец мой сгинул куда-то. И матушка. А это совсем не нормально. – Мне никто не писал?

– А есть кому? – Свекровь подняла бровь.

А я… я почувствовала ложь.

Вот ведь… свекровище!

– И вправду. – Я тоже встала. Овсянку не то чтобы не люблю, скорее уж не люблю именно эту, безвкусную, полужидкую и отравленную «добрым» ко мне отношением. – Кому бы мне писать-то! Ничего. Думаю, я вполне сама справлюсь.

– С чем?

– Со всем! – рявкнула я, чувствуя, что еще немного, и полыхну. А ведь Чарли учителя обещал. И что все будет хорошо.

Вот и верь ему после этого.

До кухни я добралась спустя четверть часа, и Марта молча поставила передо мной огромную тарелку. Бекон. Яйца. И слегка обжаренный, посыпанный крупной солью козий сыр.

– Спасибо, – поблагодарила я искренне.

И за чай.

Нормальный. Темный до черноты и горький. Леди такой не пьют? А вот Марта вполне, пусть даже, подозреваю, не ставя хозяйку в известность. И это тоже греет душу.

Нет, я не злая, просто…

– Письма, – поинтересовалась я, вытирая растекшийся желток куском хлеба. – Мне должны были приходить письма.

– Я в дом не поднимаюсь, – буркнула Марта, но глянула с сочувствием.

Значит…

– Кто? – спросила я мягко.

Она же вздохнула и, отерев полотенцем крупные мягкие руки, опустилась на скамью.

– Ешь, девонька… ты, я вижу, из простых…

Я промычала что-то невнятное.

– Так что тут надолго не задержишься. Хозяйка крепко недовольная. – Марта покачала головой и губы поджала. Чем-то неуловимо походила она на Мамашу Мо, то ли этою вот неторопливостью, то ли запахами кухни, что напрочь пропитали и одежду ее, и волосы, и саму кожу. То ли еще чем. – Молодой господин-то в прежние времена с маменькою не спорил. Да и чего ему? У него свои дела, мужские. А у нее, стало быть, свои, но женские.

Я кивнула.

– Она, сказывают, уже и сговорилась с кем-то про женитьбу.

Слушать было неприятно.

– Думала, небось, что хозяин слезу уронит, маменьку пожалеет и женится. Особенно когда младшенькая этакое-то выкинула, да… А он взял да сбег. Кто бы мог подумать…

Она снова замолчала и губой задвигала, будто жует чего.

Мамаша Мо и жевала. Табак.

Принести, может?

– А возвернулся уже, и вот… Наши сказывают, что она о том объявление давать не велела.

– Какое объявление?

– А как водится-то. В прежние времена люди что? Шли к священнику, а тот уж в храме, стало быть, на службе имена и объявлял. Мол, такой-то и этакая собираются пожениться. И, стало быть, коль кто ведает, отчего неможно им жениться, то пускай скажет. И так месяц.

Я кивнула.

Знаю. У нас не то чтобы так же, но случалось.

– У людей простых и ныне так. Оно и правильно. Пред людями сказано, и никто не может попрекнуть, что не слышамши. А вот у благородных иначе. Они в газету, стало быть, объявление шлют. Вон, про дочку свою она послала, что, мол, замуж та вышла, хотя ж никто не поверил, что и вправду вышла. Но вид сделали. Как же. Род древний. Славный. И старого хозяина помнят еще, да… Теперь-то, может, и правильно. Вернись она безмужняя и с животом, что было бы?

– Что? – спросила я.

А ведь и вправду интересно же!

– А ничего хорошего! – отрезала Марта. – Только о другом я. Господин, стало быть, велел известие послать. В газету. Чтоб напечатали про свадьбу. Про то, что женился он на девице… уж запамятовала, как там тебя.

Ничего.

Это нормально. Я просто кивнула.

– И когда бы оно так было, тогда велели бы дом готовить. Понимаешь?

– Нет, – честно ответила я.

Ничего не понимаю. Куда готовить? И для чего?

– Невесту и жену положено обществу представлять. Сперва у себя дома, а после уж – коль обчеству благородному глянется, то и по гостям. И тянуть с приемом не принято. Люди ж тогда подумать могут, что семья, стало быть, не рада этой свадьбе.

А она и не рада.

Совершенно.

– Дом же к приему приготовить непросто. Это надобно не только тебя приодеть, но и тут все обиходить… вона, садовников позвать, заказать цветы там, ленты и всякое иное. Да еще продукты, ибо всяк гость пожрать любит. А велено как на обыкновенную неделю брать.

Вот теперь я начала понимать.

– То есть… она показывает, что не рада?

Я и сама это вижу. Но одно дело, что вижу я, а другое…

– Госпожа наша лицо держать будет даже помираючи, – доверительно сказала Марта. – И коли бы объявление вышло, она бы скоренько прием устроила. И тебя бы нарядила, драгоценностями окрутила с ног до головы, чтоб никто не усомнился… вот…

А если прием не планируется, то…

– Письмо не ушло.

– Почтою Лидворм занимается. Но к нему не суйся. Он госпоже преданный… и то недоволен, что ты туточки. Запретить-то не может, ты, чай, тоже из господ. И мне он тоже не указ… если чего велишь, то исполнить буду обязана.

Марта хитро усмехнулась.

– И мои письма тоже через него проходят?

– Все письма, какие есть, отправляет. И получает. Разбирает. И гостей. Ежели кому не рады, то в жизни дальше порога не пустят.

Вот же скотство. Я возмущенно закатила глаза.