Почти цивилизованный Восток

– А никто и не говорил, что будет просто. Насколько я успела понять, характер у леди Диксон непростой. Но все же говорят о ней с уважением, а значит, человек она по сути хороший. И сыну желает исключительно добра. Только… представления о добре у них могут различаться.

– А если… – Эдди замялся. – Если у Милли не получится?

Матушка вздохнула.

– Дом моей тетушки, может, и не слишком велик, но места в нем хватит всем. Да и в мастерской Милисента пригодится. Если ты решишь ее открыть. Но я все-таки надеюсь, что им удастся найти общий язык.

Глава 14, в которой магия вырывается наружу

Как ни странно, но ждать стало сложнее.

Теперь, когда Эва почти уверилась, что ее спасут. А ведь должны! Она все рассказала! И про всех! И теперь надо только подождать.

Тот жуткий человек передаст все брату.

И отцу.

И отец вызовет полицию. Дом оцепят. А ее спасут. Непременно. И она, очнувшись, тут же взялась за гребень, потому что некрасиво получится. Ее спасут, а она вся лохматая.

Волосы Эва расчесывала престарательно, стараясь не морщиться, когда пряди цеплялись за обманные зубья. И жаль, что помыть не выйдет… Только подумала, как дверь открылась.

Кэти.

Эва замерла. И сердце заколотилось быстро-быстро. Так, что гребень сам выпал из онемевших пальцев.

– Сидишь? – мрачно поинтересовалась Кэти. – Хорошо тебе. Сиди, и все.

Она повела носом.

А ведь платье на ней другое. Красивое. Из ярко-алой переливчатой тафты. Кружевом украшено. Шитьем. И махонькими перламутровыми пуговичками в два ряда.

Только сидит оно так, что ясно: шилось вовсе не для Кэти.

– Чего выпялилась? – огрызнулась та, подобравшись.

– Ничего. – Эва потупилась. – Платье красивое.

Врать она не умела, но Кэти поверила. И подобрела.

– А то… у меня таких много. Померла Матушка. – Она даже всхлипнула и слезу смахнула. Если бы Эва сама не видела, как умерла Матушка Гри, поверила бы в это показное горе. – Осиротели мы…

– Сочувствую, – выдавила Эва, отводя взгляд.

Сердце колотилось все сильнее.

– Ничего. – Печаль Кэти ушла столь же быстро, как и появилась. – Я о тебе позабочусь. Не боись. Тебе же лучше. Или думаешь, Матушка доброю была? Это она умела казаться доброю. А на самом деле та еще сволочь. Вставай.

– Я стою.

– Идем, стало быть. Будешь много говорить, без языка останешься. Ясно?! – И тощие пальцы впились в щеки Эвы. – Мордочку твою… думаешь, хорошенькая? Я тоже хорошенькой была. И вот чего!

– Как… это произошло? – спросила Эва, когда ее отпустили.

– Да… обыкновенно. Клиент один. Идиет. – Кэти успокаивалась столь же быстро, как и впадала в ярость. – Идем, кому сказала… и гляди у меня!

Кулачок ткнулся в самый нос Эвы.

– Я боюсь, – призналась та и вздрогнула. – Я… боюсь.

Правда.

Чистая.

И Кэти кивнула.

– И пральна. Бойся. Целее будешь. Я-то вон когда еще страх потеряла… и что вышло? А ведь думалось, что наконец-то… ко мне люди ходили. Знаешь, какие люди?! Не знаешь! Тебе и не надо… главное, что не просто так. А с уваженьем. Один так и говорил. Что, мол, найму тебе, Кэти, учителей. Будешь стараться и ледью станешь. Дом куплю. Поселю…

Она вздохнула и мечтательно прикрыла глаза.

– Соврал? – осторожно поинтересовалась Эва.

– Ай… мужики… что с них взять-то! Одним местом думают… а которые нет, так тех надобно держаться подальше. Когда мне рожу-то попортили, мигом все сгинули. И сдохла бы я, кабы не мамаша… только она за свою помощь все-то мною накопленное забрала. Милосердница…

Идти оказалось недалеко.

Знакомый коридор.

Лестница.

И еще одна. Лестницы в доме были узкими, и по ним весьма вольно гуляли ветра. Сквозило. И пахло плесенью, а еще цветами, уродливые букеты которых грудились в коридоре.

– Нравятся? – поинтересовалась Кэти, пощупав плотные лепестки белой лилии. – Дорогущие! Но завтрева красота будет!

Она даже глаза прикрыла.

– Завтрева все переменится… а ты иди, иди, чего столпом встала-то?

Завтра?

Эва ведь сказала, что два дня еще… есть два дня! А уже, получается, завтра? И что ей делать? Как быть? Как сказать… предупредить?

Проклятье!

– Мамашка лилии не любила, все-то ей покойницкими мнились. А смерти она боялась. – Кэти хихикнула. А Эве подумалось, что эта женщина куда более безумна, чем Виктория.

Тори хотя бы только в снах дотянуться пытается.

А тут…

– Давай. – Кэти распахнула дверь. – Заходи. Надобно тебя в порядок привесть, а то ж много не дадут.

– Не д-дадут?

Эти комнаты, верно, когда-то выглядели роскошно. И от былой роскоши остались вишневые панели на стенах и выцветший до грязно-серого цвета бархат штор. Да еще паркет – правда, давно не знавший воска и потому посеревший, покрывшийся царапинами. Старый ковер походил на тряпку. Гобеленовая ткань козетки пошла рваными ранами, из которых выглядывали клочья спутанного конского волоса.

– А то… – Кэти толкнула в спину. – Не стой! Я тебе честно скажу… Мамаша – она бы врала, а я от как есть, так и скажу. На хрен ты своей родне не сдалась. Ни медяка за тебя не дали.

Ложь.

Но… надо изобразить удивление. И ужас. Ужас, к слову, изображать несложно, потому что Эва как раз и пребывает в полнейшем ужасе.