Почтовые открытки

Заходящая луна, белая как снег, светила Лоялу прямо в глаза. Над ним нависала длиннющая вилка для поджаривания хлеба на костре. Он услышал крики улетающих на север гусей, подумал, что он на ферме, что его придавило рухнувшей каменной стеной, и протянул руку, чтобы попросить Билли помочь ему.

Когда рассвело, появились люди. Они подняли его и, уложив на одеяло, перенесли на матрас, расстеленный в кузове пикапа. Кто-то положил ему на грудь бумажный пакет. По дороге в больницу встречный ветер холодил его босые ноги, он попробовал пошевелить правой рукой и почувствовал боль. Спустя некоторое время до него дошло, что какая-то мясистая мокрая масса зажата у него в левой руке. Что-то твердое и гладкое, как тупой коровий рог. Но у него не было сил поднести предмет к глазам. Деревья мелькали над ним, как сполохи огня, свистулька-окарина выпала из его ладони.

– Странные вещи творит порой торнадо, – сказал врач. Он стоял, склонившись над Лоялом. Его плотно облегавшие голову волосы напоминали усеченный конус, а уши – сложенные лодочкой ладони. Уродливый сукин сын, хотя карие глаза под коровьими ресницами добрые. – Вы слыхали, как солому впечатало в ствол моховника[27] на шесть дюймов и как дома́ сдвинуло с места на два фута, притом что в них ни одна чашка не разбилась? В вашем случае, похоже, вихрь унес машину и аккуратненько стянул с вас туфли и носки. Вам еще повезло, что вас не было в машине. Вероятно, мы никогда не узнаем, что именно вас поранило, но, если можно так выразиться, вам снесло часть скальпа.

Индейца и след простыл.

9 Что я вижу

Лоял едет по дорогам, тени серебристых тополей колышутся на ветру, как шелковые ленточки; бледные кони бродят по полю, как носимые ветром листья; в окне виднеется женщина, надевающая фартук через голову, из выреза для шеи появляется сетка для волос, фартук линяло-голубой, ноги в растоптанных туфлях, без носков, фиолетовые от укусов москитов; мужчина во дворе прибивает к столбу табличку «Крольчатина»; доска, перекинутая через Картофельный ручей; сарай с прогнувшейся крышей, дверь закрыта на массивную цепь; белые кресты, ветряные мельницы, силосные ямы, свиньи, серебристые тополя на ветру, листья, струящиеся по обочине вслед за машиной. Забор. Еще забор. Много миль заборов из колючей проволоки. Три девушки на опушке леса с охапками красных триллиумов в руках, из-под которых свисают вырванные из земли корневые луковицы. Вывеска: «Террариум Сигурда. БОЛЕЕ 100 ЖИВЫХ ЗМЕЙ, ЯЩЕРИЦА-ЯДОЗУБ ДЛИНОЙ 7 фт., АНАКОНДА, ВОДЯНОЙ ЩИТОМОРДНИК, ПЛЕТЕВИДНЫЙ ПОЛОЗ, СОСНОВАЯ ЗМЕЯ, КРЫСИНАЯ ЗМЕЯ» – и сам старик Сигурд, в длинной-длинной робе и кожаном пальто, с сосновой змеей, обвившейся вокруг шеи, стоит рядом, зазывает, заманивает, сыплет обещаниями. Бостонский папоротник на подоконнике. Диван на веранде. На диване – газета. Человек, спящий под трактором, в полосатой тени. Почтовое отделение. «Купите домой деревенский зерновой хлеб». Бархатистый дуб, бахромчатый пекан, кария косматая, черный орех, черный клен, кентуккское кофейное дерево, высокорослая ежевика, клиновидная слива, каштан, мох, лисий виноград, ползучий можжевельник, белая сосна, погребальный холм в форме птицы, белый кедр, ели, пихты, тамариски, луговые тетерева. Семенной клевер. Корова, лежащая среди океана травы, как черный корабль викингов в море; покрытый белой скатертью стол под яблоней, за столом – мужчина без рубашки, с лицом цвета красного дерева и дряблой белой грудью.

В закусочной – крашеные деревянные столы, перед каждым посадочным местом – бумажная салфетка, на салфетке – пустой стакан для воды, вилка, слева от нее – ложка и нож. Простое меню придавлено солонкой и перечницей. Облака в форме языка муравьеда, ястребиного хвоста, катышек от ластика на бумаге, кучек свернувшейся блевотины. Луч фонаря в темноте. Мокрые валуны вдоль берега озера.

10 Потерянный младенец

Мернель почти добралась до черничного болота, до его первых кустов, вдохнула кисловатый запах этого места, который солнце вытягивало из кожистых листьев, голубых стрекоз и ее собственных следов в грязи, когда услышала зовущий ее голос Джуэл, доносившийся слишком слабо, чтобы разобрать слова, было похоже на что-то вроде «со-оло, со-оло», протяжное и скорбное.