Почтовые открытки

Или еще один, Си Си Поуп. Жил тут неподалеку в большом доме с сестрами Дороти и Бриттанией. Ни у кого из них никогда своей семьи не было. Странная компания, скажу я вам. Четыре или пять лет кряду им везло как утопленникам. Повсюду вокруг дождь, а над их полями – ни капли. Или потоп смывал их начисто, а у остальных – только освежал землю, а то молния во время грозы ударила прямо в их ферму за неделю до жатвы и все разнесла, то вся техника сломалась одновременно, и обнаружилось, что запчасти, какие им требовались, перестали производить – устарели. Если ложное солнце[101] – так именно над ними, и больше нигде. Индейцы и ногой не ступали на его землю, а Си Си называли Говорящим Задом Наперед. Что они имели в виду – кто знает? Говорил-то он нормально, как мы с вами.

Потом Си Си повредил плечо, врач сказал, что надо делать массаж два или три раза в неделю, и послал его к жене Эрла Доффина – он, насколько я знаю, никакого родственного отношения ко мне не имеет, – которая была хорошей массажисткой и добропорядочной женщиной. Ну, он пошел к ней, но минут пятнадцать топтался перед домом, прежде чем набраться храбрости, чтобы спросить, согласится ли она делать ему массаж. «Йа-йа, конеш-шно», – ответила она, она была шведкой. И он стал каждую неделю ходить к ней на массаж. Думаю, дело ограничивалось плечом, а там кто знает. Бедный семидесятичетырехлетний неудачник, который никогда не знал никаких женщин, кроме двух своих сестер-зануд, влюбился в жену Эрла Доффина – здоровенную толстую женщину, бабку шестерых внуков, склонную к романтике не больше, чем коровья лепешка. Конечно, он знал, что шансов у него никаких. Он не сказал ей ни единого слова. Взял свой дробовик, сел перед зеркалом и застрелился. После его смерти обнаружилось, что ящик его конторки забит любовными письмами, которых он никогда ей не посылал.

А вот еще Чарлз Ви Санди. Он был таксидермистом. Господи, он мог сделать чучело пумы, которое выглядело настолько живым, что кровь стыла в жилах, когда ты смотрел на него. Правда, Молли?

Собака спала, положив голову на ступни Лояла. От ее тяжести ступни покалывало. Он попробовал было чуточку высвободить ногу, но при малейшем движении с его стороны собака еще плотнее прижималась к ней. Она не желала больше с ним расставаться.

– Он мог сделать любое чучело – коричневого оленя или лося – так, что зверь был гладким, как масло. Мальчиком он подписался на заочный курс «Изучайте таксидермию в свободное время» и – боже ж мой! – стал-таки мастером. Он обновлял экспозиции для некоторых крупных музеев, два года проработал над стаей койотов в Нью-Палце, штат Нью-Йорк, в тамошнем городском музее. В каком-то журнале даже была помещена статья о той выставке, где-то он у нас есть.

– В «Западном мире», – подсказала Молли. – Он лежит в одной из коробок в сарае. А еще в одной местной газете о нем была большая статья с фотографиями.

– Завтра покажу вам. И вот мистер Санди, хорошо зарабатывающий, уважаемый за свое мастерство, герой журнальных и газетных публикаций, имеющий чудесную семью, двоих детей, стреляется. Как раз в конце зимы. Закончил все свои работы, обклеил потолок газетами, другими газетами застелил пол, чтобы никому не пришлось все вычищать, и – бабах! И никто так никогда и не узнал, почему он это сделал. Дела у него шли хорошо. Никаких признаков такого намерения не было, и записки он не оставил. А его труды по обклеиванию потолка газетами обернулись горькой иронией, потому что все это месиво – мозги, запекшаяся кровь – заляпало костяшки домино на столе позади него. За час до того как застрелиться, он играл в домино с младшим сыном. Это было много лет назад, но что еще более странно, тот самый сын, с которым он играл в домино, тоже застрелился, в день своего восемнадцатилетия. Это случилось два года назад. Не помню, где он это сделал, а ты, Молли?

– Тут неподалеку, в поле.

– Да-да. Теперь вспоминаю. Забавно, что он воспользовался дробовиком восьмого калибра. У его отца, видите ли, была коллекция, так вот это ружье оказалось из нее.

– Господи! – воскликнул Лоял. – От него, должно быть, мало что осталось.

– Совершенно верно. Голова разлетелась вдребезги. Но тут, по крайней мере, известно, почему он это сделал. Он оставил предсмертную записку на трехстах двенадцати страницах. Начал писать ее за семь месяцев до этого грязного дела и писал все семь месяцев. Он считал, что у него нет будущего, что он невзрачный, девушки над ним смеются, у него дурные привычки – можно предположить, что́ он имел в виду, – что он ленивый, у него плохая память, он плохо учился в школе, страдает аллергией чуть ли не на все, одна нога у него короче другой и так далее. В общем, все беды, какие могут быть у мужчины.

– Я никогда не считала его некрасивым, – вставила миссис Доффин. – Сколько раз я его ни видела, он выглядел совершенно нормально. Никогда не угадаешь, что может прийти в голову человеку.