Как установлено в современной исторической литературе, в частности в работе А. В. Смолина, поводом для широко известной вспышки насилия в Гельсингфорсе и Кронштадте стала задержка командованием Балтийского флота информирования команд о происходящем в стране. В ночь на 3 марта командующий флотом вице-адмирал Непенин уже отдал приказ о напечатании и широком распространении манифеста об отречении Николая II и воцарении великого князя Михаила Александровича (1878–1918), формировании правительства во главе с князем Георгием Евгеньевичем Львовым (1861–1925) и назначении верховным главнокомандующим великого князя Николая Николаевича Младшего (1856–1929). Однако около 7 утра последовал приказ из Ставки задержать публикацию, что не везде смогли сделать. Матросы восприняли отмену публикации манифеста как признак закулисных интриг, которые ведет командование. Андрей Павлович Белобров (1894–1981), тогда молодой офицер флота, отмечал в воспоминаниях: «3 марта в первой половине дня стало известно, что Николай II отрекся от престола за себя и за сына в пользу своего брата Михаила Александровича, который тоже отказался от престола. По непонятным причинам было сообщено, чтобы командам об этих событиях не объявлять до особого распоряжения. Между тем обо всем этом сведения дошли и до команд, а мы (офицеры. –
Утром 3 марта в штабе Балтийского флота было получено правительственное сообщение с описанием событий в Петрограде 27 февраля, которое, несомненно, просочилось и в кубрики. Неслучайно уже через 1–2 часа после получения этого сообщения начались волнения в береговых частях в Гельсингфорсе, прежде всего в Минной роте. Чтобы как-то овладеть ситуацией, командующий флотом вице-адмирал Непенин издал приказ с заявлением о том, что он примкнул к Временному правительству, и распоряжением не устраивать никаких демонстраций. Матросы выслушали приказ хмуро. Только в 16 часов Непенин на свой страх и риск отдал распоряжение об оглашении манифеста. Характерно, что на тех кораблях, где манифест был оглашен вскоре после этого распоряжения, кровавых эксцессов почти не было. Там же, где объявление документа задержали до вечерней молитвы (в 20 часов), произошли восстания. Это были линейные корабли «Император Павел I» и «Андрей Первозванный». Основной претензией повстанцев было то, что «Непенин с 28 февраля по 4 марта водил весь флот за нос, сообщал не то, что творилось в Петрограде» – так говорилось в радиограмме, переданной по кораблям флота кем-то из матросов. В Ревеле манифест был объявлен (по собственной инициативе местного командования) еще утром 3 марта, и там никаких эксцессов не было.
Реакция матросов на события 27 февраля – 4 марта 1917 г. очень показательна. Нижние чины флота не хотели быть статистами при решении политических вопросов, они стремились активно участвовать в судьбе страны. Разумеется, далеко не все из них оказались готовы к сознательному участию в политическом процессе, но желали этого все. В этой реакции матросов нашли воплощение те тенденции, которые зрели на флоте в предреволюционные годы.
Характерно и то, чего потребовали матросские делегаты, собранные Непениным поздно вечером 4 марта. Они говорили об уважительном отношении офицеров к матросам, обращении к ним на «вы», большей свободе увольнения на берег и т. д. По мнению офицера штаба флота Ренгартена, матросы «говорили о таких пустяках, что тошно было слушать». В этой реплике из дневника Ренгартена проявилась вся бездна непонимания между офицерским и матросским составом флота. То, что для офицеров было мелочью, для матросов являлось символом неполноправия и животрепещущим вопросом.