Под Андреевским и Красным флагом. Русский флот в Первой мировой войне, Февральской и Октябрьской революциях. 1914–1918 гг.

В данном случае проявилась одна важная тенденция. Иудеи, имевшие полное среднее или высшее образование до 1917 г., осознавали невозможность стать офицерами. В России того времени количество лиц с таким образованием было настолько невелико, что во время войны практически каждому было гарантировано производство в офицеры через несколько месяцев службы и обучения в школе прапорщиков. Но для иудеев этот путь был закрыт. Вероятно, это усиливало их желание уклониться от военной службы. Вейзагер мог быть действительно болен астмой, но скрыл болезнь при поступлении в офицерскую школу. Либо он не был болен и его освобождение от призыва было связано со стремлением уклониться от службы с помощью взятки или симуляции. В любом случае, он мог бы продолжать жизнь в тылу и после Февральской революции. Однако вместо этого Вейзагер поступает на службу и становится офицером флота. Мы полагаем, что важной причиной уклонения образованных иудеев от военной службы до Февральской революции был не недостаток патриотизма, а невозможность производства в офицеры.

Февральская революция на флоте имела и символическое измерение. 3 марта 1917 г. в 20 часов 10 минут, когда было объявлено об отречении Николая II и о принятии власти Временным правительством, на кораблях флота, стоявших в Гельсингфорсе, начиная с флагманского «Кречета», были зажжены красные клотиковые огни (на верхушках мачт), символизировавшие победу революции. 4 марта 1917 г. в 6 часов утра на всех кораблях потушили красные клотиковые огни, но вместо них на стеньгах были подняты «боевые флаги». Имелись в виду красные флаги с двумя косицами, означавшие по русскому флажному своду букву «Н». Подъем такого флага до настоящего времени означает сигнал «Веду огонь» или «Гружу боеприпасы», поэтому они и назывались боевыми. По международному своду сигналов этот флаг означает латинскую букву «В», но его словесное значение аналогично русскому: «Я загружаюсь», или «Разгружаюсь», или «Имею на борту опасный груз».

Вполне естественно возникали недоразумения, когда символ революции принимали за сигнал «веду огонь». Такое недоразумение, в частности, произошло при встрече восставшего броненосца «Потемкин» с правительственной эскадрой 17 июня 1905 г. Политическая символика красного цвета еще не стала общепонятной, поэтому нельзя исключать, что как в 1905 г., так и в 1917 г. для самих матросов красный флаг был одновременно и символом революции, и, в соответствии со своим военно-морским значением, символом решительного намерения бороться до конца.

Вечером 4 марта в соответствии с общепринятым порядком все флаги на кораблях были спущены, в ночь на 5 марта красные клотиковые огни снова были зажжены. Утром 5 марта красные флаги уже не поднимали. В качестве кормового был сохранен Андреевский флаг. Центральный комитет Балтийского флота (Центробалт) – главный выборный матросский орган – по этому поводу заявил: «Признавая, что русский военный флаг должен быть изменен, с тем чтобы завоеванная свобода нашла символическое выражение, Центральный комитет Балтийского флота считает, что изменение флага может быть произведено лишь общефлотским съездом, а потому впредь до тех пор, пока съезд не решит этого вопроса, Андреевский флаг в действующем флоте ввиду военного времени должен быть признан нашим военным флагом. Центральный комитет Балтийского флота приглашает все корабли и организации флота высказаться об изменении рисунка флага, для того чтобы весь собранный материал был представлен на общефлотский съезд». До начала сентября никаких изменений флагов на флоте не произошло.

Иногда в 1917 г. на кораблях в качестве кормового поднимали перевернутый вверх ногами контр-адмиральский флаг. Это был Андреевский флаг, вдоль нижнего края которого проходила красная полоса. При переворачивании флага полоса оказывалась сверху, символизируя победу революции.

Уже в первые дни Февральской революции в Кронштадте матросы отказались от погон и требовали от офицеров снимать их. В середине апреля 1917 г. на собрании офицеров флота в Гельсингфорсе было принято решение снять погоны. «Этому вообще никто и не противодействовал, потому что во всех иностранных флотах офицеры носили нарукавные нашивки. Таким образом, в этом вопросе никакой офицерской чести не затрагивалось», – писал морской офицер-современник. Тем не менее существуют воспоминания об эксцессах, которыми сопровождалось снятие погон.

По свидетельству большевика Раскольникова в марте 1917 г., «решением кронштадтских масс… уже были аннулированы погоны, и сухопутные офицеры отличались от солдат только лучшим качеством сукна своих гимнастерок. Более заметно выделялись морские офицеры синими кителями с шеренгой золотых пуговиц посередине». Следовательно, в Кронштадте не только морские, но и сухопутные офицеры не носили погон уже ранней весной 1917 г.