Под белым орлом

— Ну, если хотите, то — правда, — произнёс после короткого раздумья Пирш таким тоном, точно решил, во что бы то ни стало, положить конец этому тягостному для него разговору. — Тот граф Потоцкий, или Балевский, как он назывался при нашем первом знакомстве, в самом деле противен мне. Ведь вы знаете, что в жизни существуют антипатии, которые, пожалуй, часто являются совершенно незаслуженными, но от которых всё-таки не можешь отделаться.

Он облегчённо вздохнул и, казалось, ожидал, что теперь предмет разговора будет исчерпан. Однако графиня продолжала с тем же испытующим взором своих полузакрытых глаз:

— Ну, милейший барон, если между двумя мужчинами возникает такая сильная взаимная антипатия — как я заметила, граф Игнатий был также неприятно поражён при виде вас, — то можно с достоверностью предположить, что причиной тому является дама.

Фон Пирш покраснел, а потом сейчас же побледнел, как мертвец. Образ подруги его детства, заслонённый пред ним властной красотою графини, внезапно встал пред его мысленным взором во всём своём обаянии; дрожащею рукою взял он свой бокал и выпил наполнявшую его пенистую влагу до последней капли, после чего со смущённой улыбкой, не поднимая потупленного взора, произнёс:

— Вы говорите — дама? Я не понимаю вас... Насколько мне помнится, у меня не было никакого общего знакомства с графом Потоцким в дамском кругу. Ведь я ещё так недавно произведён в офицеры и мало бывал в свете; я состоял пажом...

— Ах, — перебила графиня, — пажи при дворе Фридриха Великого, должно быть, в самом деле совсем не похожи на пажей при иных дворах, если центром их помышлений не служит какая-нибудь дама. Нет, вам не отвертеться от меня, барон! Вспомните, что наследственный недостаток моего пола — любопытство; кроме того, я первая хочу оказать вам доверие, значит, не одно любопытство принуждает меня задавать вам вопросы, которые могут показаться вам, пожалуй, искренними. Я расспрашиваю вас из участия к одной особе... Она дружна со мною, и её, как я полагаю, заинтересует, а, может быть, даже и чувствительно заденет известие, что граф Игнатий Потоцкий навлёк на себя в Берлине или где бы то ни было за границей антипатию кавалера из-за дамы, так как у моей приятельницы есть основание думать, что сердце графа Потоцкого не имеет для себя притягательного пункта за пределами отечества.

— А, вот как? — пылко воскликнул Пирш с засверкавшими гневом глазами. — А между тем он осмеливался увлекать на чужбине юное, благородное, доверчивое сердце! Значит, этот человек вдвойне обманул доверие; значит, он заслуживает той ненависти, которою пылает моё сердце. А я был ещё готов упрекать себя за неё!..

Графиня откинулась ещё дальше на подушки дивана; её грудь волновалась, глаза метали пламя из-под ресниц; тем не менее она сказала равнодушным, спокойным тоном:

— Как странно!.. Ещё вчера мы были совершенно чужды один другому и даже не знали о существовании друг друга на белом свете, а сегодня мы — друзья, поверенные сердечной тайны. Не кажется ли невольно, что нас свело вместе небесное произволение и, как всегда при вмешательстве небес, непременно к добру? Поэтому, как истинные друзья, отложим в сторону всякую скромность, чтобы мы действительно могли сотворить добро и рассеять заблуждения, которые в противном случае угрожают роковым исходом!.. Расскажите мне всё о своей встрече с графом Потоцким, всё о той даме, — прибавила она слегка дрогнувшим голосом, — которая подала повод к отвращению, с первого же взгляда подмеченному мною между вами и графом.

Сирена протянула Пиршу руку, и он поднёс её к губам, но сделал это как будто лишь из обычной любезности, так как его губы лишь мимолётно коснулись этой прекрасной розоватой ручки, которую он целовал так пылко незадолго пред тем.

— Да, — ответил он, — пожалуй, было небесное произволение, что я встретил здесь графа и вместе с тем нашёл такую добрую приятельницу, как вы; да, вы должны всё узнать... А между тем... — перебил сам себя барон, как будто напугавшись, — я обещал ему молчать...

— Только не предо мною! — подхватила графиня. — Разве вы не говорили с ним при мне о его тайне? Разве не слыхали, что он называл меня своею приятельницею?

— Да, да, — согласился фон Пирш, заглядывая в большие пламенные глаза графини Елены доверчивым взором, полным ребяческой преданности. — О, вы не можете себе представить, графиня, как мне отрадно высказать всё, что так долго лежало у меня на сердце! Вы не поверите, как искренне влечёт меня к вам моё сердце, как я желал бы отдать в ваши руки все свои надежды, всё своё счастье!

— Так говорите же! — воскликнула повелительным тоном графиня, нетерпеливо сцепляя между собою концы своих пальцев.

Фон Пирш некоторое время смотрел в пространство, как будто замечтавшись, после чего заговорил мягким, печальным голосом: