Под белым орлом

Влюблённые всё крепче сжимали руки друг другу и их губы снова слились в горячем поцелуе, передавая старую и вечно новую тайну любви.

Время летело с быстротою молнии, несмотря на то, что оно составляло целую эпоху в жизни молодых людей и должно было оставить воспоминание на долгие годы.

В комнату вошёл фон Герне. При виде влюблённой парочки на его лице не отразилось ни малейшего неудовольствия. С лукавой улыбкой он попросил молодую чету остаться на прежних местах, а сам, взяв стул, сел возле дивана и завёл какой-то безразличный разговор, во время которого Мария успела совершенно прийти в себя.

Вскоре вернулся и Пирш. Свежий и весёлый вошёл он в комнату. Непривычная свобода и быстрая езда доставляли ему особенное удовольствие, которое ясно светилось в его глазах. Он хвалил ловкость лошади, её послушание, но в его словах чувствовалось и довольство самим собой.

Потоцкий сделал молодому пажу комплимент по поводу его молодецкой езды, что придало юноше ещё лучшее настроение. Метрдотель доложил, что обед подан, и маленькое общество весело отправилось в столовую.

Вначале обеда Пирш был переполнен жизнерадостностью и оживлением; он рассказывал о шаловливых проделках пажей и оригинальном замкнутом образе жизни короля. Министр смеялся, слушая его рассказы, а Потоцкий и Мария молчали. Они не могли говорить о том, чем были наполнены их сердца, а всё остальное не имело для них никакого значения в эти минуты.

Пирш постепенно становился молчаливее. Любовь прозорлива и подозрительна, а потому от ревнивых глаз юноши не ускользнуло, что между Марией и иностранцем существует какое-то отношение. По временам они переглядывались многозначительными взглядами, причём Мария счастливо улыбалась и, покраснев, потупляла свой взор; по временам их руки встречались как бы случайно, и пажу даже показалось, что они пожимали друг другу руки, опустив их под скатерть. Всё более сдвигались брови юноши; желчь отравляла его горячую кровь, которая бурно приливала к его вискам; он даже потерял свой завидный аппетит и отказывался от самых изысканных блюд.

Граф и Мария были слишком заняты друг другом, чтобы обратить внимание на настроение Пирша; но от министра не укрылось, что паж зорко наблюдает за иностранцем и племянницей, а сам становится молчаливее. Желая улучшить расположение духа юноши, фон Герне ловко вовлёк графа в общий разговор и стал расспрашивать его о разных странах, которые тот посетил во время своего путешествия.

Но рассказ графа ещё усилил недовольство юного пажа, который завидовал иностранцу, видевшему уже так много в своей жизни, тогда как ему самому ещё не удалось нигде побывать. Пирш почувствовал себя крайне маленьким и жалким; разговор, который был у него с Марией до обеда, показался ему теперь совершенно незначительным, почти детским. Чем более угнетено было настроение Пирша, тем сильнее ненавидел он иностранца, унизившего его в глазах Марии своим превосходством во всех отношениях.

Обед кончился. Кофе велели подать в гостиную. Министр ждал вечером гостей, а потому граф поспешил откланяться. К величайшему огорчению пажа, он уловил взгляд Марии, обращённый на графа в то время, когда тот целовал ей руку на прощанье. В этом взгляде выразилось столько любви и нежности, что их не могли бы передать никакие слова.

Пирш не пожелал оставаться вечером в незнакомом обществе и тоже начал прощаться.

— Прощай, Мария, и не забывай того, что я тебе сказал утром, — проговорил он суровым, почти угрожающим тоном.

Он так сильно сжал её руку, что молодая девушка вздрогнула от боли, и быстро спустился с лестницы, обогнав графа. Сев на свежую лошадь, он помчался, что было духу, обратно в Сансуси. Тысячи мыслей проносились в голове юноши во время его безумной скачки, но всё сосредоточивалось вокруг ненавистного поляка с неизвестным именем, осмелившегося поднять взор на Марию, его подругу детства, и найти путь к её сердцу. Пирш не понимал, как мог министр ничего не заметить.

Он уже хотел вернуться обратно и открыть глаза Герне, но нашёл, что этот поступок был бы недостойным по отношению Марии. Затем он решил прямо направиться к иностранцу, который остановился, как он слышал, в гостинице «Винценти», и с мечом в руках потребовать от него удовлетворения. Но в сущности чем Балевский провинился пред ним, чем оскорбил его? Кроме того разве мог он, юный паж, вызывать на дуэль взрослого мужчину? Наверно тот только рассмеялся бы в ответ на его вызов.