Читаем Под часами полностью

Наташа, как бывалая светская дама, моментально сориентировалась, разузнала об этом расписании… до знаменитого клуба езды было два часа автобусом, даже узнала у кого-то из друзей, где там остановиться… она была уверена, что Слава обязательно должен поехать и выяснить все про свои стихи… она сходила с ума… у нее не укладывалось в голове…"мои стихи"… не мог же он врать! Но, когда он наотрез отказался ехать, такая мысль стала точить ее: "Сболтнул?!. А потом неудобно стало… Он видимо понял, что ее терзает, и тихо приказал: "Садись и молчи". Говорить ему было трудно, даже не оттого, что снова переживал все произносимое и приходящее на память — она была совсем со стороны, родная до невозможности объяснить, но не посвященная ни в его жизнь, ни в его муки… ну, что она, в самом деле, знала о нем? Практически только то, что происходило с ней, а не с ним, когда они были вместе… а он о ней? Точно столько же… но… стихи… она поймет? А он для кого писал? Она что — глупее, тупее, грубее других?…а может быть, так тяжело говорить, потому что она роднее, нужнее, ближе… и нельзя упустить ни полшажочка, чтобы все поняла, чтобы все знала… а, может, не надо — жить, как было… спокойнее… ей спокойнее… он то выдержит… он "разведка"… так и положено ему — бродить всю жизнь без места, не засвечиваться и не останавливаться… ни следа, ни зарубки…"Сукин, война кончилась! Нет. — Возражал он себе. Нет. — Потому что новая идет… Нет"…

Он никуда не поехал. Ни в колхоз. Ни на последний прощальный спектакль в городе… до полночи, как всегда сидел за столом и писал… несколько раз Наташа проходила мимо него, заспанная, в ночной рубахе, и заглядывала через плечо… конечно, букв разобрать не могла, но слова бежали по странице от края до края длинными ровными дорожками… стихи она знала, как выглядят…

После работы она не пошла домой, а поспешила на вокзал… поезд отходил в восемь ноль пять. У пятого вагона она остановилась возле проводника и ждала. Перрон наполнялся медленно. Все обращали внимание на красивую женщину, а те, что входили в вагон, особенно.

— Вы едете с нами? — поинтересовался один.

— Возможно, если вы мне поможете.

— Я готов! Такой женщине!

— А Вы из театра?

— Почти…— ответил входящий и не стал подниматься на подножку вагона.

— А мне надо не почти…

— Кто же вам нужен? — Она внимательно посмотрела на него, соображая, говорить или нет — и решилась.

— Мне надо найти автора этой пьесы. Говорят, он здесь.

— Да. Говорят. А зачем, если не секрет?

— Вот и секрет. — Закокетничала Наташа.

— Тогда… тогда Автор — это я. — Просто сказал мужчина.

— Вы?

— А что? Не подхожу под ваше представление Автора?.. А в чем дело? — Он взял ее под локоть и сделал шаг в сторону…

— Я хотела… Вы правда — Автор?

— Не знаю, как Вас убедить… но правда…

— Я хотела узнать… узнать, вы сами написали эти стихи?

— Стихи? Почему Вы об этом спрашиваете?… про стихи…

— Потому что…

— Нет. Там в программке указано — стихи неизвестного автора…

— И Вы правда не знаете, кто он?

— Знаете что, — вдруг раздражился Автор…

— Не сердитесь. — Она остановила его жестом, и он вдруг почувствовал, что эта женщина неспроста пришла к нему… представил, что этому предшествовало, как она волновалась… приоделась… это же видно…

— Я…

— Постойте… не надо… я знаю, кто их написал…— Наташа чувствовала, что лицо ее стало белым, а в висках невероятно громко стучал пульс.

— Что??? — Он оглянулся, сделал еще шаг в сторону, увлекая и ее, потом пристально вгляделся в ее глаза и тихо сказал: — Сейчас. Стойте здесь и никуда, слышите. Я сейчас. — Он поставил свой небольшой чемоданчик у ее ног, вспрыгнул на подножку и быстро пошел по коридору мимо раскрытых дверей купе. В одном из них он задержался, тронул в спину Пал Силыча и быстро сказал, не дожидаясь, пока тот обернется: "Остаюсь. Приеду следующим поездом".

— С женщиной?

— Да, представь. Тане позвони… нет, я лучше сам… и не будь скотом… — Он повернулся и пошел к выходу. Пал Силыч небрежно подошел к окну и увидел, как Автор взял под руку красивую женщину и направился с ней к выходу с перрона, ни о чем не разговаривая и даже не глядя в ее сторону, как обычно идут поссорившиеся супруги, понимающие, что все равно им идти вместе.

Стихи

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее