Под часами

Если движущая сила прогресса — зависть… то в творчестве единственная побуждающая и питающая энергией материя — интуиция. Об этом удивительном феномене живого написаны трактаты, стихи, философские домыслы, но никто пока не может вывести формулу этого явления. Вообще, очевидно, что самое близкое, даже расположенное внутри нас, поддается изучению куда труднее, чем подводные глуби, межзвездные высоты и внутриатомные дебри. Но, чтобы не вдаваться в бессмысленные дилетантские рассуждения, которыми итак слишком замусорены и трагически исковерканы мир и его история, представим себе, что и автор пьесы, Автор, и автор стихов — С. Сукин, как это ни покажется парадоксальным, были не только побуждаемы именно этим… нет, не будем называть чувством… именно интуицией, но и, примерно в одно время, поверили в то, что должны пересечься пути их лично с этими выпорхнувшими в мир, или ворвавшимися в жизнь стихами. Автор был убежден, что рано или поздно объявится автор их — живой или мертвый, и он непременно с ним познакомится… лично… или с легендой о нем… так же и Сукин был уверен, что рано или поздно, но стихи его пробьются — пробьются легально или не легально, предстанут широко или пойдут списками, и он, С. Сукин, их автор, непременно встретится с ними. Автор был уверен, что если бы не эти стихи — никогда бы не написал именно эту пьесу, хотя бы уже потому, что не будь их, этих стихов, он бы просто не стал писать ее… не было предмета… конфликта… драматургии… так же и автор стихов, т. е. С. Сукин знал, что не будь этих стихов, неизвестно почему и даже "за что" помимо его воли вырывающихся из него… вся его жизнь сложилась бы иначе в последние годы, по крайней мере…

Они оба, как в задачке по математике пятого класса, вышли из разных пунктов навстречу друг другу и должны были встретиться, но как большинство учеников всех школ всего мира не понимает смысла заданного и не может определить ни место, ни время их встречи, так и они не знали ни самого условия задачки, ни тем более, значит, и решения. Они просто одновременно и разноместно чувствовали одно и то же, и именно вот это чувствование… именно интуиция, именно она одними ей ведомыми неведомыми путями вела их к сближению… необъяснимому и неправдоподобному для здравого смысла живущих и совершенно необходимого для творческого продолжения жизни вообще — не только их… вообще! Ибо нельзя нарушать этого поля интуиции, которое многие называют Богом… и проводником этого поля послужила Женщина… можно назвать это провидением, случайностью, или изобрести еще какие-либо объяснения и словесные формулы, суть же совсем в простом: чувствительная женская душа улавливала эти волны интуиции, пронизывающие мир, в тот самый трагический и прекрасный момент, когда душа, очевидно, именно тот сосуд, та безграничная, нежная оболочка, где обитает интуиция, так чрезвычайно чувствительна, когда каждая ласка — счастье, каждое равнодушие — смерть, когда между ними крохотное нитяное пространство, и смена их происходит, может быть, и не тысячи, а миллионы раз на дню, и стоит лишь заменить эту мучительную пору ровным движением по реке жизни, как она эта река, тотчас же обмелеет настолько, что и не понятно станет — течет ли она, и существует ли.

Именно женщина, как главный фокус интуиций, перекрестила и свела их в одно — в одну точку, в одну боль, в один побуждающий к жизни и творчеству импульс…

Все же наступит на земле такое счастливое время, когда научатся управлять Временем. Это не тавтология — это именно то, что спасет все живое, т. е. сделает его счастливым — избавит от боли и насилия. В конце концов, если задуматься, мы боимся не смерти, не небытия, а двух сопутствующих вещей: первое, самого процесса умирания: боли, угасания, мучений, обязывающей беспомощности… и второе: забвения, страха не успеть сделать нечто, обеспечивающее нам хоть короткую жизнь после ухода в памяти людей.

Вот научись мы ускорять и замедлять время — избегнем суеты жизни. Видны плоды твоих мук и стараний — включается медленный ход времени. Устал бороться с болью и чувствуешь, что пора уходить — пусти время быстрее…

Но это были мечты от творчества. Расставание двух авторов оказалось не столь трудным, потому что побудило к жизни и того и другого. Сукин уезжал назад к себе и уже не один. По-другому быть не могло. Эта женщина, про которую Сукин бы сказал: "С ней можно в разведку", если бы такое было вообще возможно в его представлении.

Автор увозил в город двадцать три перебеленных стихотворения. Перебеленных его собственно рукой. Сукин ни для кого не существовал, потому что наотрез отказался открываться.

И время побежало по-разному для них, хотя они мечтали об одном и том же, — побежало по-разному, как положено, являя тем самым суть несправедливости жизни.

* * *

Вот они, мама, послушай: Мать Сталина мне жалко.

Кто она? Принесшая земле Исчадье ада. И если есть загробный мир, Как больно В проклятье жить, Как горько сознавать, Что ведь могла, могла Не допустить Его до света белого, О, Боже! Не ведая, творим, Но оттого Расплата нам не легче…

Жаль мне, жаль…