Под часами

— Не понял юмор! Давай умываться! — Она протянула ему свежее полотенце…— А я вот тут, — говорила она за его спиной, когда он вернулся в комнату и рассматривал себя в зеркале, — убираю могилы, подметаю…

— Что ж так? — обернулся он.

— Брезгаешь, что-ли, не пойму…— она говорила вполне интеллигентно и не развязно…— вчера то он ее и не разглядел…— на мой диплом Бауманского института шишь, что заработаешь… сто двадцать рэ, да и люди тут какие попадаются… вот, — она подошла, встала напротив и крепко поцеловала его в губы…— он смутился, и она, заметив это, продолжила уже совсем тихо, — классный ты мужик… правда… небось опять женатый? — Он кивнул. — Ну, вот, сокрушенно вздохнула она. — И еврей, небось, раз на это кладбище пришел…

— Пополам.

— Ну, на лучшую половину-то?

— Как это?

— Мать еврейка? — Он кивнул. — Значит, еврей!.. Эх!

— А ты что, евреев не любишь?

— Ну, ты подумай! А что ж я целую ночь делала? — Она сладко засмеялась, — Или не помнишь ничего?.. Ну, ты правда, вчера хорош был… я очень люблю евреев…

— Да? — Спросил он, смущаясь…

— У тебя неприятности? — поинтересовалась она, как давняя знакомая, и он с удивлением уставился на нее…— Пойдем. Я тебя провожу. Покажешь, где могила. Убирать буду. Бесплатно, не бойся…

— Я, — начал он.

— Ты только иногда приходи… мне с тобой хорошо… и поговорить можно…— она двинулась к двери, обернулась, взявшись за ручку, и сказала доверительно…— ты не думай… я не такая… ну, не со всеми так… а скажи… только… и вообще… задохнулась я тут… думала найду себе еврея и… уеду отсюда, а вы все ребята женатые… как стоящий — так женатый… ты не бойся… твоей не грозит ничего… ты ее любишь? — И сам не зная, почему он так откровенно и охотно говорит с этой чужой женщиной, он ответил:

— Очень. Знаешь, очень люблю…

Теперь он один сидел на влажной скамеечке за этой черной свежевыкрашеной оградой. И как в любой из сотен раз, что бывал здесь, разговаривал с мамой, не замечая редких посетителей, проходящих мимо… но что-то внутри, может быть, какое-то неосознанное предчувствие подсказывало ему, что сегодня разговор будет совсем не простым… а когда ему просто было разговаривать с мамой?.. Пусть так, значит, особенно важный… и то, что он не мог объяснить себе, откуда это предчувствие, и почему именно сегодня такой решительный день, заставляло его нервничать… может быть, предстоящий разговор с Татьяной — она волнуется… А он даже не позвонил… мог же с телефона из кабинета, где провел ночь… постеснялся этой женщины… боже, боже, какая-то нелепость… напился после разговора с Сукиным, когда тот сказал ему нечто вообще не укладывающееся в голове, что он умеет рисковать ради стоящей цели, и он не присягал жить с зашитым ртом… этот простачок Сукин со стихийными, как казалось ему, стихами, вдруг предстал философом… и эти стихи, что он читал на память… чужие стихи, не свои… так легко он вынул их из глубины, так пережито все это было и убедительно: "… он шире и плотней меня, солидный и с брюшком, / но я не прожил бы и дня с таким замерзшим ртом… Люди проснулись. Все. Что это значит? Он закрывал глаза, он жил, как страус, или временами просто жил… сегодняшним днем, как и должен жить человек, на самом-то деле… но, если на груди камень, и тяжело дышать… что будет завтра? Мама? И каждый ли должен думать об этом? Но как не думать, если тяжело дышать? Это само думается!..

— Ты знаешь, что такое черта оседлости?…Нет, ты не знаешь, что такое черта оседлости… ты слишком мало сомневаешься… это твоя профессия… если ты всерьез… все, что говоришь людям, надо проверить самому… все… а ты мало сомневаешься! Так проще? Подумай: они повернули эту черту, провели ее с другой стороны тоже… а раз так… ты не можешь ни назад, ни вперед… и если уж все равно рисковать… люди не могут больше жить в гетто, понимаешь, если уж все равно рисковать… раньше нельзя было двинуться вперед — черта… теперь нельзя двинуться ни назад, ни вперед… они слишком пережали, слишком сдавили… теперь все… где тоньше, там и рвется…"граница, действительно, на замке", но любой замок можно открыть… граница на замке… она сзади, а впереди — ограда, бетонная стена… стену прошибать труднее… значит, сломают замок… это так просто… надо только думать… хорошо думать… если толпа навалится на ворота… или упадут столбы вместе с воротами, или треснет щеколда и лопнет дужка замка… мальчик, и ты пойдешь в толпе тоже… у тебя нет выбора… хочешь уцелеть — иди в середине, не выбивайся к краю… что ты так смотришь на меня… должна же я, наконец, сказать правду, которая свела меня в могилу… принципами не торгуют, но не надо молчать о них, потому что они затягиваются, зарастают, и их уже не найти в глубине сорняков…