Читаем Под черными знаменами полностью

  - По всей видимости, Верховный скоро объявит о призыве казаков второй и третьей очереди. Без этого никак не обойтись. Вот я и хочу, пока из ваших станиц их не призвали, там провести разъяснительную работу и сформировать несколько новых сотен. Твоя-то станица самая большая, я думаю, она одна сотни две а то и больше выставить может. Как думаешь, брат-хорунжий?...

  Степан не сразу собрался с мыслями как ответить, тем более атаман заставил таки его снять полушубок. Пока снимал портупею, полушубок, лихорадочно обдумывал поступившее предложение.

  - Эээ... насчёт станицы нашей... ежели вместе с поселками, что к ней относятся то да, две сотни, пожалуй, запросто выставит. Но только, брат-атаман, заковыка одна есть. Там у нас станичный атаман, Фокин Тихон Никитич... он сверхурочник бывший, потом в офицеры вышел, сотником из полка уволился, опосля японской войны, по ранению, за нее и оружие георгиевское получил. Так вот, он там у нас очень большой авторитет среди казаков имеет и он супротив, чтобы казаки без призыва добровольно куда-нибудь шли. У него мысли такие: ежели много казаков из станицы уйдет, то ее случ чего оборонять некому будет. Ну, а казаки то наши, мои ровесники и кто там рядышком, льготные 2-й и 3-й очереди, оне этому только рады, оне уже год почти после фронту дома сидят, с бабами своими спать привыкли, а не в поле. Потому, и оне, и старики наши все Фокина во всем поддерживают.

  - Но не все же женаты. Да хоть бы и женаты. Неужели там никто не пошлёт вашего Фокина к чертям и жен тоже?- на лице Анненкова обозначилась досадливая гримаса.

  - Тихона Никитича у нас слушаются. Он мужик особенный, сам по себе. Он, иной раз, приказы из штаба отдела, и даже из Омска может не выполнить, а все по-своему сделать. И ничего, пока все ему с рук сходило.

  - Ну, прямо как я,- рассмеялся Анненков, и его, до того не выражавшее никаких эмоций, лицо на мгновение обрело по детски радостное выражение.- Мне вот тоже из ставки Верховного приказы шлют, делай то, да делай это, а вот это не смей. А ведь мне-то на месте видней обстановка, чем им из Омска. Ну ладно... А этот ваш Фокин, он что в возрасте... богат?

  - Так точно, где-то пятьдесят ему, и ужасть какой богатый. У его и как положено все офицерские льготы, а это и земли было двести десятин и пахотной и лугов, и скотины прорва, бараны, свиньи, коровы, целый табун лошадей держит. Хлебом с купцом семипалатинским торгует, Хардиным. Вдвоем они такие деньги заворачивают, во всей округе нет второго такого богача как наш Тихон Никитич. И дом у него в станице самый большой, и прислугу в доме дёржут.

  - Погоди. Что ты там насчёт земли сказал, почему было двести десятин, а сейчас, что уже нету, куда она подевалась?- сразу подметил некое несоответствие в рассказе Степана Анненков.

  - Да, тут такое дело...- Степан замялся.- Брат мой младший, Иван, на дочери атаманской прошлым летом обженился... Ну, и тридцать своих десятин, он за нее в приданное отдал.

  - О да ты Степан Игнатьич, значит ему родственник?- Анненков улыбался своей обычной "холодной" улыбкой.

  - Выходит что так, - виновато опустил голову Степан.

  - А твой-то отец, тоже наверное богатый, раз станичный атаман, первый богач, за его сына дочь свою отдал?

  - Да, как сказать. У нас тама, если сравнить станицу с теми, что я по "Горькой линии" видал или возле Павлодара, так бедных дворов почтишто и нету вовсе, все больше справные хозяйства. У нас и земля лучше, хлеб отменный растет, и луга в горах летом не вянут, как в степи, скотину туда с мая по октябрь выгонять можно, она там так хорошо отъедается. И целых две реки рядом Бухтарма и Иртыш, и какой там только рыбы нету. Потому у нас там казаки против Омского и Кокчетавского отделов очень даже хорошо живут,- с гордостью повествовал Степан, в то же время уходя от ответа о достатке своего отца - ему почему-то вдруг стало стыдно, что он у него совсем не богат, во всяком случае был до женитьбы младшего сына.

  - Ну что ж, это хорошо, что вы там так живете. Что ж казаки ваши и этот Фокин не понимают, что если придут большевики и как немного укрепятся, то все их богатства сразу реквизируют, а земли ваши хорошие мужикам-новоселам передадут?

  - Тут, брат-атаман, такое дело, у нас тама и мужики многие очень неплохо живут, и не только старожилы, те что кержаки, и новоселы тоже. Я ж говорю, у нас много земли хорошей, по долинам, и вдоль Иртыша, и вдоль Бухтармы. У нас тама с голоду, захочешь не помрешь, все одно прокормишься, не от земли, так от реки, не от реки, так от лесу. Я ж говорю у нас же не степь как здесь голая, у нас, если чуть в горы подняться тайга начинается, а тама зверья полно, грибов да ягод прорва. Народ тама у нас в основном справный, и от домов вряд ли добровольно куда пойдет. Я это понял, ещё когда по твоему, брат-атаман, заданию первый раз в марте месяце домой приезжал и агитировал в наш отряд вступать. Помнишь, четырех человек с собой привел, а остальные и не торкнулись.

Перейти на страницу:

Все книги серии Дорога в никуда. Начало пути

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза