Под фригийской звездой

— Знаете, кого мы ищем? — спросил прорезиненный, отряхиваясь от грязи. — Этого раненого вожака… Он, наверное, где-то недалеко. Вам ничего о нем не известно? Часто ведь случается услышать, что люди говорят.

Щенсный потупился, глядя под ноги, буркнул:

— Да, в общем, говорят!

Все трое обступили его, Мормуль прикрикнул:

— Ты не крути! Выкладывай, что знаешь, тут дело государственное!

— Знаю, что государственное. Вы этим живете, премию получите, а я? Мне бы хоть на четвертинку…

Полицейский хмыкнул:

— Вот это я понимаю.

Шпик достал из кошелька один злотый.

— Ладно, ну так что?

Щенсный, взглянув на монету, буркнул с обидой:

— Злотый и десять грошей стоит.

Они рассмеялись:

— Гляди, какой точный! С белой головкой ему подавай!

Шпик прибавил полтинник.

— Если скажешь. — Он уже говорил ему «ты», звеня монетами на ладони. — Будет тебе четвертинка с закуской. Ну?

— Но я, пан начальник, не уверен, может, ошибаюсь. Когда я из Влоцлавека возвращался, рядом с нами остановилась «Чайка», прямо впритык, борт к борту. И там на скамейке сидел один, весь съежился, голова опущена, воздух ловит, как рыба. Я думал, ревматик. В Цехоцинек[37] едет. Потому что «Чайка» ходит только до Цехоцинека.

— Как он выглядел? Молодой, толстощекий?

— Нет, не такой уж молодой, лицо бледное… Я бы его не запомнил, но тот, что его сопровождал, подошел к другому, возле моего борта, самое большое в двух метрах от меня, и говорит: «Дело дрянь, бинты сползли»… И еще какое-то странное слово добавил.

— Какое слово? — встрепенулся прорезиненный, доставая блокнот.

— Совсем, говорит, расклеился наш пикник.

— Пик-ник, — обрадовался тот и обратился к полицейскому: — Вот мы и кличку узнали.

И к Щенсному:

— Держи деньги. Захочешь еще получить, приходи в участок, только не с пустыми руками.

Он пошел с полицейским к велосипеду, Мормуль за ними, а Щенсный вернулся к прерванной работе и продолжал сортировать фрукты даже тогда, когда непрошеные гости исчезли на жекутской дороге. Глаза у него злорадно блестели: пусть ищут Сташека в Цехоцинеке! Еще и не сразу спохватятся, потому что на «Чайке» действительно ехал больной пассажир, капитан подтвердит… «Я думал, эти гады все-таки чуточку умнее!»

Только позднее, когда все ушли обедать, он пробрался украдкой к окошку Фордонека, постучал в решетку.

— Вот тебе харч. Все холодное, некогда было готовить.

— Неважно.

— Важно. Выпей пахты, это тебя взбодрит.

Главное, чтобы она подкрепилась, — сейчас он думал только об этом.

— Расскажи же наконец, что было?

— А ничего. Внесли деньги на МОПР и уехали в Цехоцинек.

Он рассказал всю историю.

— Ну, Щенсный, — смеялась Магда из-за решетки, — ты, однако, не лишен юмора!

— От тебя заразился, должно быть. Известно: с кем поведешься, от того и наберешься… Не зря мы трудились, Магда, все себя оправдало! Если б не стенка, сегодня влипли бы, как пить дать. Но все равно тебе здесь больше нельзя оставаться. Ночью надо уехать. Успеешь?

— Успею. Еще шесть-семь часов, и конец!

Щенсный, успокоенный, вернулся к яблокам. Вскоре собрались остальные и работали дотемна, а потом уже только втроем, Щенсный с Мормулем и Владеком, допоздна упаковывали яблоки и груши в ящики, перекладывая сеном. Мормуль остался у них ночевать.

— Ложитесь на мою постель, — сказал Щенсный. — Я пойду поразвлечься.

— Конечно, уже руки чешутся истратить деньги, которые тебе, можно сказать, даром достались, — отчитывал его Мормуль. — Вместо того чтобы складывать грош к грошу, тебе все надо истратить. Нищим был, нищим и останешься!

Наутро он никак не мог растолкать Щенсного.

— Да ты, сукин сын, не четвертинку, а, видать, целую литру выдул!

— Что было, то было, — бормотал Щенсный, мотая лохматой головой. Он спал в эту ночь не более часа, потому что до станции было десять километров, в обе стороны — двадцать. Хорошо еще, что поезда на Плоцк долго ждать не пришлось, он посадил Магду и сразу обратно, иначе вообще не успел бы.

Весь день он работал как пьяный. Голова трещала, в глаза словно песку насыпали. Только отоспавшись, он снова заработал с таким остервенением, что Мормуль просто диву давался. Думал, дурак, что для него старается. А Щенсный спешил, потому что договорился с Магдой на среду.

В понедельник, первого октября, все было закончено. Можно было с Мормулем рассчитаться. Авансами Щенсный выбрал сто двадцать злотых, и теперь ему причиталось еще двести восемьдесят. Получив деньги, заявил, что завтра товар не повезет. Он тоже человек, хочет хотя бы один день отдохнуть.

В тот день, когда в саду никого не было, он обложил Юлиана сеном и яблоками, заколотил досками. Наборные кассы таким же манером упаковал в другой ящик. Третий нагрузил фруктами для семьи, а остальную свою долю отдал Владеку. Владек в итоге двухчасового разговора получил весь тираж Магдиной листовки «К Пшиленской волости» с указанием передать четыреста штук отцу, который будет знать, что с ними делать, а сто штук вместе с Михасем, Марысей и Болеком разбросать в Жекуте.