Под грязью - пустота

   Краб сунул руки в карманы и снова прошел по кабинету. Вынул пачку сигарет. Покрутил в руках и снова сунул ее в карман. Хозяин ждал ответа молча, не торопя, и это заметно раздражало Краба.

   – Может, он от потери крови вырубился, или от коньяка. Его Клоун в «Гиппократе»

   накачал на всякий случай. Да через пару часов он оклемается и тогда…

   – Ладно, – протянул Хозяин, – Ладно. Тогда давай сюда лабуха. Я поговорю с ним.

   – А лабух умер, – сказал Краб неожиданно тихо.

   – Шутишь?

   – Но вы же сами…

   – Я?

   – Вы. Сказали же, что он не нужен и с ним можно поработать, чтобы подготовить Гаврилина…

   – Поработать. Я сказал поработать. А вы… – Хозяину почти не пришлось имитировать ярость, чувство очень похожее на нее неожиданно поднялось из глубины души и ударило в голову, как неразбавленный спирт.

   Несколько секунд Хозяин наслаждался этим чувством, а потом привычно оттолкнул его в глубь сознания, к ошибкам молодости.

   – Ума не хватило, чтобы остановиться? Ты?

   Краб вздрогнул, столько в этом вопросе было скрытой угрозы.

   – Нет, его…

   – Кто-то из твоих? Кто? Наказать урода!

   – Его Гаврилин замочил, молотком.

   Вначале Крабу показалось, что Хозяин закашлялся, тяжело, задыхаясь, с хрипами. Но потом, через секунду понял, что старик в глубоком кресле смеется.

   – Молотком? – Хозяин резко оборвал смех, – Молотком? А вы где были? Или он в обмороке его замочил?

   Краб скрипнул зубами. Только сейчас он понял как дико и неправдоподобно звучат его оправдания. И, главное, зачем оправдываться?

   – Лабух все равно съехал крышей. Все видели, кто был в подвале. Все. Он двинулся. Прямо на глазах у всех. Гаврилин признался, сказал, что был в кабаке… Я хотел… Я закурю?

   – Нет.

   – Я хотел узнать, кто был с ним… Кирилл с Ноликом поднажали… Гаврилин и вырубился. Я послал за водой… а он… Гаврилин… подполз к лабуху и молотком проломил ему голову.

   Хозяин улыбнулся. Морщины на лице стали резче, лицо словно распалось на отдельные угловатые фрагменты. Глаза утонули в темных прорезях. Краб увидел, как уголки бесцветных губ брезгливо опустились.

   – Что собираешься делать дальше?

   – Займусь клиникой. И остальными свидетелями, теми, что в больницы попали. Раненые из ресторана.

   – А в клинике что?

   – В клинике? Будем ждать тех, кто приходил к Гаврилину.

   – Только я тебя умоляю, – лицо Хозяина снова стало бесстрастным, – пока я не разрешу – никого не мочить. Никого. Понял?

   – Понял.

   – Как только Гаврилин придет в себя – сразу сказать мне. Кто там с ним?

   – Клоун.

   – Никита… Это хорошо. Это славно. Только, может, лучше его отправить в клинику, на место?

   – Он мне может здесь понадобиться.

   – Лады.

   Хозяин прикрыл глаза рукой:

   – Свет выключи.

   Щелкнул выключатель.

   – Да не топчись ты здесь. Что сделано, то сделано. Больше постарайся на облажаться.

   Не открывая глаз, Хозяин подождал, пока Краб вышел из кабинета, осторожно прикрыв дверь. Как все завернулось! Как все интересно получается! И Краб потихоньку теряет голову. Ой, теряет! Как бы совсем ему ее не потерять.

   – Ну, посмотрим, – сам себе сказал Хозяин, – посмотрим.

   Наблюдатель

   Все вокруг замерзло и покрылось льдом. Все застыло в прозрачной холодной корке – деревья, трава, люди… Солнце светится далеко вверху, как желтоватый кусок льда. Мелкие и слабые лучики падают на замерзшую землю с тихим звоном.

   Отдохните, Саша. Отдохните. Гаврилин узнал этот голос. Узнал его и поэтому решил встать. Он не верит этому голосу. Этому голосу нельзя верить. Нельзя верить вообще никому.

   Даже себе нельзя верить. Гаврилин попытался встать, оперся на руки. Рывок. Руки примерзли. Они тоже покрылись коркой льда.

   Встать. Встать. Встать.

   – Не гони волну, Сашок, – откуда то сверху доносится этот голос. Ему тоже нельзя верить. Нельзя?

   Гаврилин почувствовал, как лед не торопясь поднимается по его рукам, от кистей к локтям.

   Нет! Гаврилин рванулся. Нет! Еще рывок. Встать! Встать!

   – Не гони волну!

   – Отдохните, Саша…

   Гаврилин рванулся снова, не обращая внимания на боль, не понимая что именно хрустит – лед или его кожа, пронизанная ледяными кристалликами. Он сейчас может думать только об одном – встать. И – встает. Он встает!

   И свист ветра в ушах, и страшный скачок горизонта. Он лежал не на равнине. Он, оказывается, висел на отвесной ледяной скале. И теперь, когда руки… Он не смотрел на свои руки и не чувствовал их… И вот теперь. И вот теперь, когда руки оторвались от скалы, его тело скользит все ускоряясь и ускорясь куда-то вниз.

   – Нет, нет, нет!

   Удержаться, теперь у него только одна мысль – удержаться, остановить это безумное скольжение.

   Гаврилин царапнул ногтями по льду. Нет.

   И ухватиться не за что. Все ломается от самого легкого прикосновения. Только зеленоватый и чуть маслянистый на вид солнечный блик скользит вместе с Гаврилиным. Только этот блик.

   Удар. Гаврилина переворачивает на спину, медленно – медленно, словно в воде, словно воздух тоже начинает замерзать. Гаврилин понимает, что это смерть, что такой удар не сможет пережить, но не чувствует боли.

   Он словно со стороны видит, как ломаются кости, как, застывая на лету, в разные стороны летят капли крови…