Под грозой и солнцем

Под грозой и солнцем

ОТ КАРЕЛИИ ДО КАРПАТ Повесть

Авторизованный перевод с финского М. ЗОЩЕНКО.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Лес пылал вокруг, но никто не тушил пожара. Дым окутал сосны и кусты можжевельника, густой пеленой опускался на мягкий мох.

В горящем лесу изредка рвались снаряды. С глухим шумом валились срезанные под корень деревья, и еще яростней трещал сухостой, разбрасывая вихри искр и пылающие ветви.

Впереди была река. Наводчик ручного пулемета Вейкко Ларинен, не отрываясь, следил за ее медленным течением. Он не замечал ни дыма, ни грохота, ни падающих деревьев. Он видел только реку и слышал плеск воды. Казалось, до берега рукой подать — нужно лишь немного проползти, припасть губами к реке и пить, пить…

Ларинен обвел запекшиеся губы сухим, горячим языком.

До реки не более тридцати метров, но она недосягаема: на том берегу — противник, и его пулеметы не смолкают ни на минуту.

Батальон подошел к реке утром. За эти несколько часов финны дважды бросались в атаку, но каждый раз откатывались за реку.

Сейчас, вероятно, полдень. Сквозь тяжелый и едкий дым проглядывает огромное багровое солнце.

Командир отделения, усатый, немолодой сержант Куколкин, подполз к наводчику.

— Ларинен, ты не приметил, где у них пулемет?

Вейкко отвел глаза от воды:

— Вот за тем кустом, должно быть.

Молоденький боец Пекка Торвинен, лежащий справа от пулемета, с живостью подхватил:

— Да, да, за этим кустом… Уж больно сильно сечет…

Торвинен приподнялся на локте и показал куда-то вперед, но сквозь дым можно было разглядеть лишь потемневшую реку да горящие дома на том берегу.

— Деревня горит! — крикнул Андрей Монастырев.

Монастырев лежал позади пулемета, всем своим нескладным телом прижимаясь к обгорелой земле. От едкого дыма по закопченному лицу бойца текли слезы, оставляя на щеках светлые полоски. Он с тревогой смотрел на пригорок, туда, где из окон двухэтажного здания вырывались рыжие языки пламени.

— Деревня, деревня горит! — повторял Монастырев, словно прося о помощи.

— Помолчи ты! — прикрикнул на него сержант Куколкин. — Может, это родная деревня Ларинена, и то он молчит, не скулит, как ты.

— Это не моя деревня, — протирая изъеденные дымом глаза, сказал Ларинен, — но я там бывал. А это большое здание, что горит, — клуб, построенный год назад. Я писал об этом клубе в газете.

— Всё черти сожгут, ничего не оставят, — голос Монастырева дрожал от злости. — Как горит… Глядите…

Тяжелый грохот разрыва прижал бойцов к земле. Позади, совсем близко, ломая ветви соседних деревьев, упала высокая сосна. Тотчас раздался еще взрыв — сухой и резкий. Он немедленно повторился в другом месте. Начался артиллерийский налет.

Лес завыл, загрохотал, зашатался.

Несколько минут длился этот огневой шквал. И вдруг стих. Снаряды снова рвались лишь в глубине горящего леса.

Когда Вейкко Ларинен поднял голову, он увидел сквозь дым финнов, переправлявшихся на этот берег.

Некоторые уже выходили, отряхиваясь, из воды. Позади плыли и барахтались в реке остальные.

Ларинен ударил из пулемета по фигурам людей, то и дело исчезавшим в клубах дыма. Он разворачивал ствол пулемета то вправо, то влево, щедро поливая свинцом берег перед своим окопом.

Торвинен торопливо подавал диски, со страхом поглядывая в сторону реки.

Однако финны уже были на этом берегу. И тут пулемет Ларинена смолк. Патронов в дисках не оставалось.

Кругом стреляли и дрались врукопашную. Андрей Монастырев, размахивая винтовкой, как дубиной, ринулся к берегу, тесня финнов.

Торвинен вопросительно взглянул на Ларинена.

— Пошли! — крикнул Ларинен. И, подобрав с земли автомат, побежал к реке.

Здесь было меньше дыма и дышалось свободней. Финны, мокрые и черные, перемазанные сажей и кровью, дрались яростно, но, не выдержав натиска, бросились к воде, удирая вплавь к своему берегу.

Ларинен стоя стрелял из автомата по отступавшим.

Артиллерийский огонь прекратился, и теперь явственно доносились крики и проклятья плывущих по реке людей.

Ларинен продолжал стрелять, шаг за шагом приближаясь к берегу. Он кинулся к самой воде: догнать врага, уничтожить. Но кто-то схватил Ларинена за руку. Он оглянулся. Перед ним стоял сержант Куколкин.

— Ну, куда ты, куда? — крикнул сержант. — Нет приказа наступать, незачем тебе и в реку соваться.

Ларинен смущенно улыбнулся.

К вечеру выяснилось, что противник начал глубокий обход. На прежних позициях нельзя было оставаться, и батальон стал отходить на восток.

Шли болотом. Легкий ветер обвевал уставшие лица, в воздухе чувствовалась вечерняя прохлада.

Бойцы с трудом передвигали ноги. Многие оглядывались на опушку горящего леса и на деревню, охваченную огнем, оглядывались, словно прощаясь с чем-то родным и близким.

Поминутно оглядывался и Ларинен. Но он смотрел не на горящие дома, ему хотелось отыскать среди бойцов Торвинена, однако того нигде не было.

Ларинен подошел к сержанту Куколкину.

— Торвинен куда-то исчез.

Куколкин ничего не ответил. Лицо его было мрачно, он шел тяжелым размеренным шагом, сжимая в зубах давно погасшую цигарку.