Под грозой и солнцем

Лес опять был охвачен огнем. Вихри искр и тучи дыма поднимались в сумрачное небо. Над головами с грохотом рвались снаряды. Красно-голубые вспышки на миг зловеще освещали деревья.

Люди отходили в глубь леса, перескакивая через кусты и стволы вырванных с корнем сосен. Кругом бушевало пламя и грохотало.

Кто-то крикнул:

— Окружены!

Кто-то побежал вправо, и туда же побежали остальные. Ларинен кинулся за ними.

Но и здесь с неистовым треском рвались мины. Люди бросились влево. Они бежали сквозь дым, налетая друг на друга и на деревья.

Позади раздался громкий окрик Куколкина:

— Эй, дьяволы, кто лопатку обронил?

Бойцы обернулись. Помахивая солдатской лопаткой, Куколкин снова крикнул:

— Ну, чем он, дурак, могилу будет себе рыть, когда ноги протянет?

Насмешка сержанта остановила бойцов. Они огляделись, рассмеялись. Вейкко тоже рассмеялся и присел на траву вместе с другими. Теперь всем казалось смешным, что они бежали сломя голову и толкали друг друга, когда о близости врага говорили лишь снаряды да свистящие мины.

Ларинен нащупал рукой чехол своей лопатки, чтоб убедиться — здесь ли она.

— Где же наш Матвеев? — спросил Куколкин. — Тоже, наверное, за зайцами погнался?..

Ларинен встал и пошел вдоль опушки леса, разыскивая Матвеева.

Вдруг кто-то коснулся его плеча. Ларинен обернулся и увидел Матвеева.

— По правде сказать, я даже мальчишкой так не бегал, когда сосед заставал меня в своем саду на яблоне, — смеясь сказал Матвеев.

Неужели здесь когда-нибудь рос можжевельник и вереск? Повсюду хаос, воронки от снарядов, оголенные почерневшие камни и пни, расщепленные какой-то страшной силой.

По пять раз в день после яростных артиллерийских подготовок противник бросался в атаку. Сгорело все, что только может гореть. Но камень, песчаный вал и вырытые в земле огневые точки устояли. Батальон удержал за собой эти развороченные и печальные теперь высоты.

Сегодня было тихо. На почерневших камнях, покуривая, сидели Куколкин и Ларинен.

Вдруг кто-то из бойцов крикнул:

— Торвинен идет!

По оголенному склону спускался Пекка Торвинен, оборванный, грязный, но с винтовкой за плечами. После боя он отстал от своих и заблудился в лесу.

Командир батальона решил довести до сведения штаба дивизии о случившемся, но связи с дивизией не было, а боец так горячо просил дать ему возможность искупить свой проступок, послать его на передовую, что ему разрешили.

«Растерялся парень, — подумал командир. — Необстрелян, неопытен…»

Но товарищи пока косо посматривали на Торвинена — не струсил ли?..

На следующий день роты получили приказ построиться на восточном склоне высоты.

— Неужели опять будем драпать? — с деланной оживленностью проговорил Торвинен, который суетился больше всех, подбегая то к одному, то к другому бойцу.

Никто не ответил, и только сержант Куколкин сердито покосился на него.

Роты бесшумно покидали высоту. По пути к ним присоединились автоматчики, вернувшиеся с разведки.

Ларинен шел рядом с Матвеевым, которому строго приказал ни на шаг от него не отлучаться. Позади, согнувшись под тяжестью пулемета, плелся нескладный Андрей Монастырев. Рядом с ним шагал Торвинен.

— Только бы это не было отступлением! — громко повторил он и опять не получил ответа.

День был знойный, душный. Хотелось пить, хотелось хотя бы на миг присесть на кочку, освободиться от режущего плечо ружейного ремня, прислониться к дереву. Но командир роты все не давал приказа о привале. Он упорно шел вперед, прислушиваясь к шуму леса и поторапливая отстающих.

Миновали горелый лес. Вступили в густой ельник. Здесь ноги утопали в мягком мху и свежий ветерок приятно обвевал потные, обожженные солнцем лица.

Бойцы шли молча, старательно обходя поваленные деревья, сухие ветки и кучи хвороста.

Внезапно впереди раздалось троекратное щебетанье птицы. То был условный сигнал головного дозора. Взводы с ходу развернулись в боевые порядки и замедлили движение.

Пекка Торвинен необычайно оживился. Проворно перепрыгивая через валежник и кочки, он с беспокойством поглядывал по сторонам.

Их рота залегла у дороги. Торвинен расположился было за корягой, но, заметив, что она находится слишком далеко от дороги, подался вперед, поближе к обочине. Он прилег за поваленную сосну, и теперь его почти невозможно было разглядеть среди густых веток. Но и это место не удовлетворило Торвинена. Он приподнялся и стал глазами искать более выгодную позицию.

— Не возись! — негромко крикнул ему Куколкин. — Выбрал место и лежи!

С той стороны, откуда ожидали врага, не доносилось ни одного выстрела. Бойцы, лежа за своими укрытиями, стали понемногу осваиваться. То там, то здесь раздавались смешки, шутки.

Тревога была напрасной — на этот раз роты не встретились с противником.

Торвинен с недовольным видом вышел из своей засады.

И вот снова светлый вечер, спокойный и свежий. Чуть пахнет гарью. Вейкко Ларинен безмолвно лежит возле пулемета рядом с Матвеевым. Молодой геолог тоже молчит, не решаясь прервать раздумья Вейкко.

— В это время года, — неожиданно начал Ларинен, — я обычно бывал в отпуску…

Матвеев улыбнулся:

— Я тоже вот вспомнил Крым… Ялту…