ПОД ГРОЗОВЫМИ ТУЧАМИ . НА ДИКОМ ЗАПАДЕ ОГРОМНОГО КИТАЯ .

Тем не менее мой повар напустил на себя гордый вид; покончив с приготовлением пищи, он принимался вопить во весь голос: «Мы отвоюем Маньчжурию!.. Все китайцы выступят против японцев!..»

— А ты, — сказала я как-то раз, когда меня окончательно разозлило его бахвальство, — а ты, разумеется, пойдешь в армию добровольцем!

— Я не могу, — отвечал слуга, удивленный столь нелепым предположением, — я нужен своей семье.

Подобные заявления слышались на протяжении всей войны. «Главная обязанность мужчины — заботиться о своей семье», — уверенно повторяли миллионы китайцев и оставались дома заниматься своими делами за прилавком магазина или конторским столом. На фронт же должны были идти простолюдины, всякие кули и прочие люди «без роду, без племени».

«Первоочередной долг — забота о семье» — с этим лозунгом можно было согласиться, учитывая, что китайская семья, полностью зависевшая от доходов своего кормильца, не могла рассчитывать на денежную компенсацию, в случае если его убьют на войне или изувечат так, что он уже не сможет заниматься никаким ремеслом.

С другой стороны, какой-нибудь бедный возчик, носильщик или «человек-лошадь», тянувший коляску рикши, мог заявить, что ему все равно, на кого ишачить — на соотечественников или японцев, — и он не обязан подвергать свою жизнь смертельному риску, несмотря на то, что у него уже не осталось надежды облегчить собственную участь. Такое мнение тоже вполне оправданно.

Можно прибегнуть и к другим весьма логичным доводам. Однако подобные умозаключения, сколь бы превосходными они ни были, на деле способны привести к гибели целого народа.

Неужели существует непреодолимое противоречие между интересами человека и коллектива? Очевидно, это не так. Остается только недоумевать, почему наша земля, которая могла бы стать довольно приятным местом для разумных существ, превратилась в ад из-за глупости ее обитателей.

Впоследствии я слышала, как студенты оправдывались, что они не принимали участия в боевых действиях, ссылаясь на то, что им следовало закончить учебу. Другие говорили с умудренным видом: «Я выжидаю и готовлюсь к следующей войне». Один юноша, преисполненный сознанием собственной значимости, заявил: «Я стараюсь поддержать моральный дух войск, сочиняя патриотические стихи». Наконец, некоторые из молодых богачей крупных городов: Шанхая, Ханькоу и других — даже не утруждали себя размышлениями о том, почему они уклоняются от исполнения патриотического долга, а продолжали веселиться в танцевальных залах и игорных домах.

Однако я наблюдала эти сцены и слышала эти речи уже после того, как уехала из Утайшаня. Бедные сельские лавочники просто-напросто говорили там Ионгдену: «Я боюсь». Ламы же, трапа (Трапа — низшее ламаистское духовенство) и бонзы, полагали, что война их не касается. Лишь бы уцелели их монастыри да имущество, лишь бы верующие продолжали приносить дары, а политический строй в стране или национальность власть имущих ничего для них не значили. Такая позиция походила на поведение несчастных кули, но объяснялась другими причинами. Разрозненность китайцев резко отличалась от патриотизма японцев.

Глава V

Отзвуки войны в Утайшане. — Передовая линия фронта приближается. — Первый полет вражеских самолетов над горой

Пятнадцатого августа 1937 года в Утайшане поднялся переполох. Ходили слухи, что 30 японских самолетов-разведчиков летали над Тайюанем. Опасаясь возможных бомбардировок, власти советовали всем, у кого не было неотложных дел, уехать из города. Эвакуация из Тайюаня женщин и детей стала неизбежной.

На следующий день в городе появились толпы объятых ужасом монголов. Женщины несли на руках младенцев, мужчины сгибались под тяжестью тюков с тряпьем и домашней утварью; я видела двух человек, перевозивших плуги. Некоторые вели лошадей, нагруженных поклажей, к которой были привязаны дети. Эти несчастные были предвестниками драматического зрелища, которое мне предстояло наблюдать на протяжении нескольких месяцев.

Известия, принесенные беженцами, были удручающими. Калган1, подобно близлежащим городам, несколько раз подвергался воздушным налетам. Было много жертв. Китайцы и японцы воевали между Пекином и Чахаром2. Люди, направлявшиеся в Пекин, убеждались, что дороги перекрыты, и были вынуждены поворачивать обратно.

Стало быть, речь шла о чем-то более серьезном, чем недавние «беспорядки»? Я задавалась этим вопросом, не предполагая, что боевые действия могут выйти за пределы сравнительно ограниченной зоны, простиравшейся между Пекином и Северным Китаем.

Между тем одна немецкая дама, обитавшая в Тайюане, у которой был радиоприемник, прислала мне сводку последних известий. Между Пекином и Тяньцзинем произошли крупные сражения. Китайцы понесли столь значительные потери, что убитых и раненых вывозили на повозках в течение трех дней, но их было очень много, и в конце концов было решено не забирать их с поля боя.

Впоследствии один французский врач, проживавший в Пекине, подтвердил эти сведения. Он писал, что большинство тяжелораненых скончалось на месте, пролежав несколько дней без всякой помощи.