Под грузом улик. Неестественная смерть

Нам нет необходимости развивать эту мысль: мы доподлинно знаем, что Кэткарт побывал тогда в кабинете, — видели промокательную бумагу с отпечатками слов из письма покойного, адресованного Симоне Вондераа, а лорд Питер Уимзи показал, что взял этот лист из стопки промокательной бумаги в кабинете через несколько дней после смерти Кэткарта.

Еще один важный момент: герцог Денверский заявил, что видел револьвер в ящике незадолго до трагического тринадцатого числа. В тот день они были в кабинете вдвоем с Кэткартом.

— Одну минуту, сэр Импи, — вмешался председатель суда. — Это не совсем то, что имеется в моих записях.

Адвокат. Прошу прощения, ваша светлость, если ошибся.

Председатель суда. Прочитаю, что есть у меня: «Я искал старую фотографию Мэри, чтобы дать Кэткарту, и наткнулся на него». Ни слова о том, что сам Кэткарт там присутствовал.

Адвокат. Будьте любезны, ваша светлость, прочитайте следующую фразу.

Председатель суда. Пожалуйста. Вот следующее предложение: «Помню, я сказал, как он проржавел».

Адвокат. Еще дальше.

Председатель суда. «Кому вы это заметили?» Ответ: Не знаю, но точно помню, что я это сказал».

Адвокат. Благодарю вас, ваша светлость. Когда благородный пэр это говорил, он искал фотографии, чтобы отдать Кэткарту. Думаю, мы можем оправданно заключить, что он адресовал свою фразу именно покойному.

Председатель (суду). Милорды, по поводу основательности этого предположения судить вам.

Адвокат. Если ваши светлости признают, что Дэнис Кэткарт знал о существовании револьвера, неважно, в какой именно момент он его увидел. Как вы слышали, ключ всегда оставался в ящике стола. Кэткарт мог заметить револьвер, когда искал конверт, сургуч или что-нибудь еще. Я в любом случае считаю, что звуки, которые вечером в среду слышали Марчбэнксы, производил Дэнис Кэткарт, когда писал прощальное письмо, а оружие лежало перед ним на столе. В это время герцог Денверский спустился по лестнице и выскользнул на улицу через дверь оранжереи. Здесь начинается невероятная часть событий: снова и снова, создавая путаницу, на одном временном отрезке переплетаются друг с другом несвязанные эпизоды. Я употребил слово «невероятная» не потому, что невозможны любые совпадения: мы видим такие удивительные примеры в повседневной жизни, на которые не способен даже беллетрист, — а чтобы снять его с языка генерального прокурора, который готовился вернуть его бумерангом против меня. (Смех в зале.)

Милорды, это первое невероятное — не побоюсь этого слова — совпадение. В половине двенадцатого герцог спускается вниз, а Кэткарт проникает в кабинет. Во время перекрестного допроса уважаемый генеральный прокурор справедливо отметил расхождение в показаниях моего благородного клиента: во время дознания тот показал, что покинул дом в половине третьего утра, а сейчас — в половине двенадцатого. Как бы вы ни объясняли его мотивы, хочу вам напомнить, что первое заявление он сделал, когда все полагали, что выстрел прозвучал в три часа, и такое утверждение было бессмысленно с целью создания алиби.

Большое значение придавалось факту, что герцог не мог доказать алиби с половины двенадцатого ночи до трех утра. Но если мой клиент говорит правду и он все это время гулял по болоту, то каким образом алиби можно было бы установить? Он не склонен называть мотивы своих не имеющих отношения к делу действий в течение двадцати четырех часов. Однако нет и контрдоказательств, опровергающих его версию. Справедливо предположить, что после ссоры с Кэткартом герцог вышел на прогулку, чтобы успокоить нервы.

Тем временем Кэткарт закончил послание и бросил в почтовый мешок. Во всей истории нет ничего более ироничного, чем это письмо. Пока тело убитого лежало на пороге, а следователи и врачи пытались обнаружить улики, продолжалась повседневная рутина английского хозяйства. Письмо с объяснением случившегося находилось в мешке, затем его отнесли на почту и отправили за океан, откуда, в подтверждение нашего девиза «Дела делаются своим чередом», через два месяца с большим трудом и риском для жизни вернули обратно.

Наверху леди Мэри паковала чемодан и писала прощальное письмо родным. Кэткарт закончил текст, взял револьвер и поспешил в кустарник. Там еще побродил, размышляя бог знает о чем: наверняка о прошлом, — мучился угрызениями совести и горевал о погубившей его жизнь женщине. Вспомнил о символе любви — зеленоглазом коте, который женщина подарила ему на счастье! Но, умирая, не прижимал его к сердцу. Зашвырнул в кусты и приставил револьвер к голове.

Но что-то его останавливало. Не так! Не так! Он представил свой искалеченный череп: разбитая челюсть, лопнувшие глаза, кровь и жутко разбрызганные мозги. Пусть пуля аккуратно войдет в сердце. Даже в смерти он заботился о своей внешности. Вот так!

Кэткарт упер револьвер в грудь, нажал на спуск и со стоном рухнул на сырую землю. Оружие выпало из руки, пальцы скребли листву.