Под каблуком у Золушки

Начальник отдела, Алла Алексеевна, приятная женщина лет сорока пяти, толковая и доброжелательная, встретила Оксанку тепло, как старую знакомую. Пять лет назад они уже работали вместе, только обе были менеджерами. Она ни о чём не спросила, представила коллективу, показала рабочее место, и сказала, что пока лично будет курировать её работу.

К счастью, работу свою Оксана знала хорошо, изменилось не так уж и много, и все эти ассортиментные матрицы, ценовые диапазоны, правило Парето и сезонность не представляли для неё никаких сложностей.

Сидела потихоньку, вникала, разбиралась и просто пыталась жить. Теперь без Кайрата.

И даже без Влада, которым она не интересовалась, но как в любом женском коллективе, сплетни расползались моментально, и она слышала, что он улетел в Москву или в Лондон, или в Париж. И, скорее всего, это маманя сплавила его с глаз долой.

Кроме Аллы все остальные девочки в коллективе были незнакомые и незамужние, и их интерес к неженатому и шикарному Владу Назарову был очень понятен.

Особенно   выделялась   своим   повышенным   интересом  к  парню   невзрачная  полноватая   Инночка.   Но   это   только   на  Оксанкин   взгляд  глаза   у   неё   были  расставлены  слишком   широко, губы узковаты, нос картошкой, и слишком покатый лоб беспомощно прикрывали тусклые волоски чёлки. Инночка считала себя красавицей, о чём по нескольку раз в день сообщала своему зеркальцу: «До чего же симпатичный лопоушек». И хоть уши-то у неё как раз были маленькие и довольно аккуратные, именно их невинной оттопыренностью Инночка была недовольна в себе больше всего. Ни подзаплывшая жирком талия, ни раскормленная постоянными перекусами задница её не смущали. Вот уши — да, с ушами не повезло.

Инночка считалась лучшим менеджером в коллективе. Она была сама сердечность и заботливость. И поскольку глубоко беременная Оксана была ей не конкурентка, Инночка тут же бросилась её облагоденствывать лучами своего добра и учить как правильно что делать, попутно снабжая наигнуснейшими сплетнями о каждом, кого только цеплял её опытный глаз в огромном штате сотрудников «Золушки».

Развод Влада Назарова она считала чуть ли не своей личной заслугой, а его самого чуть ли не своей собственностью. Каждую новость о нём ей спешили донести первой, словно у неё была на него эксклюзивная подписка, и каждую она комментировала этак снисходительно: «Пусть развеется немного в Москве. Закрытие салона, конечно, далось ему непросто». Или: «Я не поняла, с чего эта тощая замухрышка из бухгалтерии решила, что имеет право строить на него планы?»

Что бы не связывало Оксанку с Владом, об этом она усиленно помалкивала, и только с Аллой, которая чаще других ходила с ней в столовую, иногда перекидывалась парой слов. О нём, и о Кайрате. Ведь прошлая история произошла у Аллы на глазах. И Оксана пользовалась этой возможностью поговорить именно о Кайрате.

— Ты не боишься, что Влад вернётся и всё опять повторится? Как прошлый раз? — тихонько сказала ей Алла, покосившись на Инночку заливисто смеющуюся за соседним столиком.

— Всё уже повторилось, Алл, — она убирала излишки майонеза с кусочков овощей на край тарелки. — Только в этот раз у меня больше нет Кайрата. И всё как-то повисло, мутно, неопределённо. Я каждый раз вздрагиваю, когда слышу что-то про Влада. И жду что со дня на день он прилетит и потребует ответа.

— И что ты ему ответишь? — она жевала не в пример бойчее Оксанки, и её тарелки уже почти опустели.

— Иногда от обиды и злости мне хочется принять его предложение и забыть обо всём. А иногда мне кажется, что эта мерзкая рыжая девица силой заставила Кайрата уехать, и так же как я, он сейчас страдает.

— Нельзя выходить замуж от обиды и злости. Ничего нельзя так делать. И, если сомневаешься, то лучше сказать «Нет», чем потом всю жизнь жалеть.

— Да я понимаю, — отставила тарелку Оксанка. — Но вдруг эта рыжая и есть его настоящая любовь, а я зря всё на что-то надеюсь?

— Так, давай-ка ешь, — Алла подвинула салат обратно. — И так довела уже себя до ручки. Ребёнка хоть голодом не мори.

Оксанка послушно засунула в рот кусок пластикового помидора и под строгим взглядом начальницы стала жевать.

— И котлету, — подвинула ей вторую тарелку женщина.

Она обречённо вздохнула. Аппетита не было от слова «совсем».

— Я всё думаю, зачем он сбежал с больницы? Зачем меня искал? Что так хотел мне сказать, что перепугал и квартирантов, и родителей?

— Ешь! Вернётся и сам всё расскажет.

— А если не вернётся? — она сморщилась, котлета уже остыла.

— Значит, позвонит.

— Он теперь недоступен. Я звоню каждый день. И знаешь о чём жалею? Что он не оставил запись на автоответчике. До скрипа зубов хочется услышать его: «Здравствуйте! Вы позвонили Кайрату Сагатову. Если у Вас что-то важное, дождитесь сигнала и скажите это».

— И что бы ты сказала?

— Ничего. Я просто слушала бы его голос. Перезванивала бы и перезванивала. Слушала и слушала.

— Травила бы душу? — сокрушённо покачала головой Алла. — Ты и сейчас только и делаешь, что изводишь себя.