Под красной крышей

– Ударишь меня? – взвизгнула Ксюша.

– Да не ударю. Нет, – опомнился он, опустил уже занесенную руку.

– Не прощу, – процедила она сквозь зубы. – Ты мне за все ответишь.

Хлопнула дверь в ее комнате, щелкнул замок. Закрыв глаза, которые жгло все сильнее, Егор немного постоял, прислушиваясь к тишине, которой обычно жаждал после театральной суматохи и съемочной неразберихи. Потом сел на тот самый диван, куда собирался усадить дочь, и вспомнил, как в последний раз они сидели здесь втроем и обсуждали, в каком месте лучше купить дачу – накопили наконец! Выяснилось, что их тянуло в разных направлениях, и сейчас это показалось Егору знаменательным: они уже тогда готовились разойтись, только нужен был какой-то толчок со стороны.

«Да разве я собираюсь расходиться с ней? – Он поежился и лег на бок, поджав ноги. – С ними… Я ведь никогда даже не допускал такой мысли. И то, что Ульяна восхищает меня, еще не значит, что я люблю ее. Что я готов с ней жить… В Италии просто сумасшедшее солнце…»

Сквозь сон Егор почувствовал, как это солнце снова начинает согревать лицо, и бессознательно улыбнулся. Ему хотелось протянуть руку и отыскать теплые пальцы женщины, похожей на Мадонну, готовую защищать и оберегать… И во сне это получилось. Ульяна улыбнулась ему, и он почувствовал, что счастлив. Абсолютно. Без нагромождений оправданий и доказательств. От одной улыбки…

Просыпаясь, он застонал от разочарования: только приснилось. А телефон все звал его, монотонно и настойчиво.

– Да чтоб тебя, – прошептал Егор, и тут реальность навалилась на него жаром пламени, уже впившегося в легкие портьеры.

Забыв о неумолкающем телефоне, он вскочил и закричал: «Ксюша!», – еще не сообразив, откуда взялся этот огонь. На этот раз дверь в ее комнату была открыта, Егор ворвался и замер на пороге: дочь держала в руке пистолет. В следующую секунду он сообразил, что это зажигалка, которую кто-то подарил ему, а Ксения выпросила, потому что отец не курил, зачем она ему?

«А тебе-то зачем?» – засмеялся он тогда, еще не подозревая, что наступит день, когда дочь захочет очистить их дом огнем…

* * *

«Какая необъяснимая цепочка событий: ты проснулась около полуночи, хотя обычно спала до часа, и, естественно, разбудила меня, в кои века решившую лечь пораньше. И пока я кормила тебя, с обычной жадностью припавшую к моей груди, какая-то странная тревога возникла вокруг нас и сгустилась.

Я чувствовала, что беспокойство связано с Егором (теперь уже вольно называю его имя!), но не могла связать его с чем-то конкретным. Я знала, что он здоров, ведь звонил мне совсем недавно, и о премьере спектакля, где он сразу в двух ролях, на прошлой неделе взахлеб рассказывали все газеты, значит, в этом тоже сплошные успех и радость. Почему же мне не удавалось уснуть, даже когда ты, отлепившись и поворочавшись, со сладким кряхтением вытянулась на животе?

И я решилась. Потихоньку выбралась из комнаты, нашла выключенную на ночь телефонную трубку, которую приходится прятать от тебя повыше, иначе разломаешь в пять минут. Часы отговаривали: полночь – не лучшее время для звонков чужому мужу. Но я сказала себе, что если отзовется сонный голос, не важно чей, значит, все в порядке, и мне самой тогда тоже удастся уснуть.

Но в его квартире никто не отвечал. Я ждала долго, за это время можно было выйти и из-под душа, и из туалета. Дачи у них нет, это Егор говорил не раз, все мечтал о своем доме среди сосен. Да и дачная пора давно уже прошла… Что же случилось?

Отключив трубку, я принялась ходить из угла в угол, кусая губы, которые не успевают заживать из-за моей дурной привычки. Сердце сбивалось с ритма, руки сами собой сжимались в «замке», даже пальцы заболели. Неведение и бездействие уже начинали сводить меня с ума…

И тогда вспомнилась Янка.

На этот раз я не колебалась (поздно – не поздно?), схватила трубку и вырвала нашу бедную няню из сна.

– Милая, срочно! Ты очень мне нужна! Хватай такси и не отпускай его, уеду с ним.

Она даже не спросила, куда мне приспичило ехать среди ночи. Примчалась через четверть часа, такая же перепуганная и встревоженная, как я сама. Объясняться было некогда, я только сунула ей бутылочку с молоком, которое успела сцедить, пока ждала ее.

И только в такси я наконец спросила себя, почему, собственно, мчусь к человеку, которого – и тебе уже сообщила! – не люблю больше? Ведь час назад и сама была уверена, что в этой жизни мне нужна только ты. А тебе – я. Сама за тебя решила, воспользовавшись правом сильного. Вечным, подавляющим и порабощающим правом.

Но таксист (по моей же просьбе) гнал так, что я не успела найти ответа. Так и выскочила возле дома, который сама вычислила когда-то. В те неправдоподобные времена, когда следила за каждым шагом Егора Быстрова. Не выслеживала – боже упаси! – а следила измученными глазами раненого зверя.