Боб ничего не знал о сносе зданий, и пришлось его учить. Делай вот так, папа, говорил Тоби. А теперь вот так. И Боб покорно подчинялся. Забавно, подумал он, я не заметил, что Тоби взрослый и много чего умеет. Я всегда думал… о, я не знаю, что я всегда думал. И он увидел маленького болезненного мальчика, который, зажмурив левый глаз и склонив голову к левому плечу, кричал: Папа, папа, помоги мне.
И стоя там, на лесах, высоко над тротуаром и прохожими, где Тоби на одном конце доски что-то выдалбливал и выворачивал, а он сам на другом конце тоже выдалбливал, но молотком похуже, потому что Тоби достался лучший, ведь это, в конце концов, работа Тоби, и Тоби был профессионалом, на Боба порой накатывали усталость и одышка, особенно когда он поднимал руки и у него кружилась голова, особенно когда он смотрел вниз на прохожих; но он не мог сказать Тоби, что чувствует. А он чувствовал себя одиноким и так близко к небу не тем благодатным гордым одиночеством, которым он наполнялся, ведя поезд ночью по равнине, а неумолимой и суровой пустотой, как будто он отвергнут землей и небом и должен теперь остаться навсегда в пропасти между ними, усталый и напуганный. А с улицы, если люди из своего человеческого любопытства посмотрели бы вверх, остановившись и вытянув шеи, то увидели бы двух покрытых пылью и неряшливо одетых мужчин, одного молодого, другого старого, стоящих на концах заляпанной краской доски, которые изредка оборачиваются, чтобы взглянуть друг на друга, но почти не разговаривают.
Тоби нравилось заниматься сносом. Он расчленит здание и заставит платить. Он вскрыл полы и с восторгом извлек то, что лежало внизу: старые газеты, шестипенсовики и расчески; чайные ложки и сломанные наручные часы; выцветший портрет улыбающейся женщины. Он исследовал облицовку стен, чтобы найти сокровища. Он думал: Я создам здесь хаос и из аккуратных штабелей дерева, стекол и известняковых блоков сотворю новое, собственное богатство, которое станет мне подругой и любовницей на всю оставшуюся жизнь. Так-то. Ржавые гвозди, изрешеченные сверлом доски четыре на два дюйма, балки из каури и листы кровельного железа – гораздо больше, чем любая Фэй Чоклин.
Снос закончили за две недели до Рождества, потратив на это три месяца, и место, где здание пустило корни, напоминало лунку гигантского деревянно-каменного зуба, коренного зуба-первопроходца; темное кровавое пятно вскоре должно было исцелиться и зарасти ярко-зеленой травой. Возможно. Или взамен появится вставной зуб? Так и вышло, уже в начале следующего года; вырос магазин инструментов, как реклама собственного разрушения, с топорами, пилами, ножницами и косилками, расставленными в витринах. А по соседству родился гастроном, чистый, белый и блестящий, с конфетами в бутылках и двумя видами мороженого, простым и шоколадным; и музыкальным автоматом, который за соответствующую плату соглашался исполнить популярные мелодии. И люди, жившие в Уаймару много лет, говорили:
25
Радио первым вступило в бой, угрожая и напоминая. За ним последовали газеты-провокаторы. Магазины повторяли мрачные призывы и предупреждения: До Рождества осталось всего ничего. А
Городские магазины превратились в богадельни для белобородых стариков в халатах, резиновых сапогах и с фальшивыми или нефальшивыми красными носами. Мир был окутан ватой, оплетен нежными соснами и угрюмыми листьями остролиста; с неба валились звезды, и за ними нестройными рядами следовали многочисленные волхвы; в лучших витринах появились ясли, согретые центральным отоплением, и все
– Рождество, – восторженно выдохнула Эми Уизерс. – Рождество.
Во-первых, открытки. Боб купил их в «Вулвортс», в киоске, где все по три пенса, вместе с конвертами, а Эми составила список адресов.
– Конечно, отправим одну Томсонам, – сказала она.
– Но в прошлом году они нам ничего не прислали.
– А если в этом году пришлют, а мы им не ответим?
– Тогда мы сможем отправить им новогоднюю открытку. Или календарь.
– Они поймут, что мы не купили им открытку заранее.
– Что ж, отправь, – сказал Боб. – Всего-то три пенса. У меня денег куры не клюют. Мы можем позволить себе все что угодно. А откуда взялись люди, которым мы шлем открытки? Кто такой этот Д. Тейлор?
– Это моя старинная подруга, папа. Она ходила со мной в школу. Мы всегда посылаем друг другу открытки на Рождество. И ни разу не нарушили традицию за все эти годы.
– Забавно, я не могу ее вспомнить, – сказал Боб.
– Ты с ней не знаком, папа. У меня есть знакомые, которых ты не знаешь, а у тебя есть свои знакомые.
– Но я с ними не общаюсь, – сказал Боб печально. – Я не общаюсь ни с кем.
Итак, были отправлены открытки со словами «благослови вас Бог», «с любовью» и «с праздником», а также со стихами, не с теми, что без рифмы, на современный лад, а с настоящими.