Под кровью - грязь

   – У него в группе нет ни одного человека, хоть отдаленно напоминающего его бывших напарников. Он укомплектовал группу только полными выродками, без которых на этом свете станет куда чище, – Гаврилин не совсем понимал что говорит, ему было нужно только, чтобы слова задевали Артема Олеговича как можно больнее, чтобы зрачок дула перестал пялиться в солнечное сплетение Гаврилина. – Не будет Рождественской бойни.

   – Никуда он не денется! Он всегда выполнял приказы и ни на йоту не откланялся от инструкции. К нему не применимы человеческие понятия. Это просто механизм, умеющий только убивать.

   – Чушь. Его предыдущая группа…

   – Состояла из точно таких же ублюдков, как и теперешняя. Тупые убийцы.

   – И снова пальцем в небо. За тех Палач, наверняка, был готов умереть. А с этими – он даже умирать вместе не станет.

   Артем Олегович расхохотался, искренне, громко, со всхлипами:

   – Да кто его будет спрашивать? Он подохнет, когда мы это решим. У него не хватит ума, чтобы распознать ловушку. Да он уже почти в ней! Все, назад для него дороги нет! Он пойдет и подохнет, как ему было приказано. А перед этим будет убивать, потому что ничего другого он не умеет. И не нужно тут никакой лирики. Жаль, что ты не сможешь сам в этом убедиться.

   – А не слишком ли вы уверены? – еще бы ствол немного в сторону, еще бы на пару сантиметров, – Как вы можете ручаться за поступки другого, если сами меняете свои решения по несколько раз в день?

   – Это ты о чем? – Артема Олеговича такое неожиданное обвинение застало врасплох.

   – Вначале вы заявляете, что меня убьет ваш человек, что сами вы руки об меня марать не станете, потом вдруг решили все-таки собственноручно. Перед этим заявляете, что хотели перед моей кончиной со мной побеседовать, чтобы расставить точки над «i», а всего несколько часов назад меня во дворе поджидал Жук. По вашему приказу. Что же вас так лихорадит?

   – Какой Жук?

   – Только не нужно спектакля. Жук из группы Палача. А отдать этот приказ могли только вы. Убить некоего наблюдателя, Александра Гаврилина. Не понятно только, зачем такие сложности.

   – Я не отдавал такого приказа, – сказал Артем Олегович, и Гаврилин по лицу его понял, что он говорит правду. – Ты что-то напутал.

   – Ничего я не напутал. Все точно. Жук из группы Палача. И только вы…

   – Заткнись, – лицо Артема Олеговича помертвело, – Заткнись, кретин. Я не отдавал такого приказа. В этом не было смысла. Я действительно хотел поговорить с тобой перед…

   – Тогда кто? – Гаврилин качнулся вперед, ноги снова напряглись.

   – Да какая разница! – Артем Олегович встал и прицелился Гаврилину в голову. – Для тебя нет никакой разницы.

   Все, теперь можно прыгать, можно не прыгать, все. Эта мысль словно парализовала Гаврилина, в лицо бросилась кровь. Все, смерть. Все вокруг затянулось туманом, четко был виден только черный круг дула. Ствол на конце был немного потерт и отблескивал в свете настольной лампы.

   Увижу пулю или нет, мелькнула совершенно дурацкая мысль. Закрыть глаза? Какая разница? Какая к черту разница, получить пулю в лоб с открытыми глазами или закрытыми.

   Время замерло, и в нем, словно мошки в янтаре, застыли Гаврилин и Артем Олегович. И пуля, когда вылетит из ствола, будет лететь медленно, продавливая себе путь сквозь толщу застывшего мгновения.

   Гулко, словно колокол, бухнуло сердце в голове Гаврилина. Чушь, сердца в голове быть не может, оно в груди, слева. Закрыть глаза…

   Но глаза Гаврилин не закрыл, поэтому увидел, как вдруг качнулся пистолет, дуло резко пошло в сторону, вправо и вверх. Он увидел, как расширились зрачки в глазах Артема Олеговича, как начал приоткрываться его рот, но лицо вдруг застыло, и движение губ замерло.

   Потом лицо стало отдаляться, потом вдруг все тело Артема Олеговича осело, он опустился на колени, будто собирался молиться, но не наклонился вперед, а откинулся назад и замер, опрокинув стул.

   Гаврилин не мог оторвать взгляда от лица Артема Олеговича. Тело замерло, глаза смотрели в потолок.

   Как хорошо, что Хорунжий вернулся вовремя. Как хорошо, подумал Гаврилин, не отрывая взгляда от убитого.

   – Спасибо, Миша, – сказал Гаврилин.

   – Не за что, и я не Миша.

   – Что? – Гаврилин, наконец, поднял глаза и вздрогнул. – Палач?

   – Узнал, – удовлетворенно сказал Палач и указал стволом пистолета на стул, – присаживайся на стульчик, нам нужно поговорить.

   – Да вы что, с ума все сегодня сошли? – искренне возмутился Гаврилин.

   Суета

   Ангар был пустым и гулким. И холодным. Сквозь два разбитых окна под самым потолком ветер заносил капли дождя, и они били по сваленной посреди ангара жести то размеренным стуком метронома, то быстрой барабанной дробью.

   Только две лампы из свисающей с потолка шеренги зажглись, когда Агеев щелкнул выключателем.

   – Да, – сказал Стрелок, – а я только собирался подсушиться.

   – Хреново, – оценил Бес, – это ж тут можно и кони двинуть, совершенно свободно.

   – Можно, – сказал Агеев.

   – Подарочек нам Крутой подсунул, – засмеялся Бес.

   – Кто? – быстро обернулся к нему Агеев.

   – Крутой.

   – Это он сам так тебе представился?

   – Не… это я его так сам называю, за глаза.

   – А зовут его как?

   Бес недоуменно пожал плечами.