Под куполом небес

Венька, видя как Пашка от неожиданной встречи с Валентиной изменился в лице, недобро на неё посмотрел.

– Иди к Свете, я сейчас. – Пашка кивнул на дверь их со Светой номера.

– А может…

– К Свете иди! – уже с нажимом Пашка попросил друга исчезнуть.

– Ну ты, Жара, даёшь жару! Света увидит – ножом по сердцу!..

– Слушай! Иди ты… к Свете! Сам разберусь!

– Ну-ну…

…Павел с немым вопросом и укором посмотрел на Валентину. В таком состоянии он её видел впервые.

– Отмечала очередное событие… Очередную годовщину очередной моей глупости. Наше с тобой событие, Пашенька. Ты просто забыл. Да и ни к чему теперь тебе помнить, любимый мой…

– ?!..

– Ровно шесть лет назад мы с тобой в Ленинграде развелись. Помнишь?..

– И что?! Я всё помню. Остановись, прошу тебя!

– Не бойся, Пашенька, я не сопьюсь. Просто сегодня хотелось забыться, спрятаться. А негде… Мне алкоголь не нравится так же, как и тебе. Начинает подташнивать после второй рюмки, а это неприятно! – Валя пьяно махнула рукой в неопределённую сторону, видимо, пытаясь указать место, где эта неприятность проживала.

– Жаль, что тошнота беспричинная. Не токсикоз…

– Так в чём же дело, Валечка? Ты женщина молодая, интересная.

– О-о! Это – да-а! – Валентина гордо подняла голову. – В особых местах… Пашенька! Я без любви не могу. Теперь не могу… У меня никого не было вот уже восемь месяцев! За это время дети рождаются!.. Хм! – Валентина горько усмехнулась. – У меня есть всё! И нет ничего! Ни детей, ни любимого! Я – нищая! Пф-ф!.. – Валентина пьяно изобразила руками «пшик», дунув на ладони. Они были заметно потёрты от постоянных встреч с магнезией и грифом трапеции. Но длинные пальцы по-прежнему были не лишены природного изящества.

– Прости меня, Пашенька! Прости глупую бабу! Пусто мне!.. – она попыталась было подняться, распахнув объятия, но в бессилии осела на диване. – Господи! Как тогда твоё сердце выдержало? Теперь на твоём месте я…

На Пашку накатила безудержная жалость к той, которая ещё совсем недавно была его женой и доставила ему столько боли!..

Он не успел осознать, как это получилось. Просто наклонился, взял её шершавую, некогда такую родную ладонь, перевернул, как это делал раньше много раз, и поцеловал в грубую твердь мозолей.

– Прости и ты меня…

Дверь открылась. С кастрюлей в руках появилась Света. Она всё видела…

Ни одна мышца не дёрнулась на её лице. Света только спросила:

– Валя! Ужинать с нами будешь?

Та отрицательно мотнула головой.

– Спать, спа-ать… Завтра в воздух. А так хочется вниз…

Глава тридцать первая

Захарычу не спалось. Последнее время одолевали боли в суставах. Особенно болели кисти рук. Шить цыганской иглой чепраки, сбруи с оголовьями, дырявить шилом толстую сыромятную кожу, плести арапники и выполнять работу, где нужно было предельно напрягать пальцы становилось с каждым днём всё труднее и труднее. Пашка с Венькой приносили какие-то экзотические мази, Света варила целебные снадобья, но всё это мало помогало. Разве могут накопившуюся усталость и преклонные года победить какие-то там натирки! Что тут попишешь…

Захарыч решил пройтись по уснувшему цирку, как он это делал не раз. Варька было засобиралась за ним.

– Куда, полуночница? А охранять кто будет? До́ма!..

Собака послушно улеглась на старый чепрак, служивший Варьке уютным местом вот уже столько лет. Она вильнула хвостом вслед Захарычу и тихо ласково рыкнула, мол, если что, я тут – зови!..

В этом цирке, как ни в каком другом, по ночам за кулисами и на манеже была темень, как в желудке у зулусов. Кто такие зулусы и почему у них в желудках так темно, Захарыч не знал, но само вычурное выражение ему нравилось.

– Всё экономим! И именно на своих желудках! Ноги тут поломаешь, голову свернёшь! Зря фонарь не взял! – ворчал старик, едва видя дорогу. За кулисами под потолком сиротливо горела одинокая лампочка неизвестной мощности. Она, запылённая временем, из последних сил напрягала свои вольфрамовые жилы, желая побыстрее сдохнуть, чем так жить в кромешной тьме…

Захарыч решил пройтись по кругу через фойе первого этажа. Сквозь стеклянные витрины со стороны улицы свет немного попадал внутрь ночного цирка. Он рождал видения и миражи. Причудливые ломаные тени-призраки пугали нагромождением буфетных стоек, а полуарки гардеробов для зрителей – рогатыми крючками вешалок…

Вдруг Захарыч увидел, как сквозь щель плохо прикрытой шторы бокового прохода что-то сверкнуло на манеже. Там в этот час должно быть темнее тёмного. Он шагнул в ту сторону. Сначала приоткрыл штору, а потом от неожиданности рот. «Это ещё что такое?!.. Ша́баш!..»