Под куполом небес

…Решили, что «банкет» перенесут в спортзал. Обычно, по давно сложившейся цирковой традиции, каждый в своей гардеробной накрывал небольшой фуршет. Двери у всех были открыты. Кто хотел поздравить, заходил, наливал, что-то говорил, обнимал и шёл дальше. И так каждый. Это был вечер открытых дверей и душ. Друзья прощались, враги мирились. Это был волшебный миг! Прощание, осознание скоротечности этой жизни примиряло, сближало, соединяло…

На теннисном столе, чтобы его случайно не заляпать, расстелили газеты, клеёнки. Выложили снедь, кто что принёс. Появились разнокалиберные и разноцветные бутылки, стеклянные и пластиковые стаканы, рюмки. Кто-то, запаковавшись, подходил, наливал. Кто-то, жуя, уходил допаковывать багаж, с клятвой вернуться. Спортзал гудел возбуждёнными голосами, раскатистым смехом – это было событие!..

По разные стороны теннисного стола оказались два закадычных друга– акробата из номера «подкидные доски» – Витёк и Славик. Два вечных соперника на бильярде, в теннисных баталиях и преферансе. В жизни – законченные спорщики, хохмачи, мастера своего дела, безудержные ходоки. Перед каждым из них стояла бутылка водки и небольшая стопка. Они затеяли игру.

– Славик! Лови подачу! – Витёк наливал стопку и тут же её опрокидывал в рот. Затем резко взмахивал рукой и выдыхал со звуком, который обычно издают женщины во время удара в большом теннисе. Звучало очень забавно – тоненько, жалобно и подчёркнуто эротично. Славик в свою очередь наполнял «хрусталь» своей порцией водки, резко вскрикивал грубым мужским голосом, тоже изображал взмах ракеткой, «отбивал» подачу друга и выпивал содержимое. То и дело слышалось: «Э-эх-х!» – глоток, пауза. «Й-и-х-х!» – глоток…

– Поддал!

– Отпил!

– Снова поддал!

– Опять отпил!..

Поддачи и отпивы следовали с каждой стороны без перерыва. Появился Юрик, их руководитель номера, – здоровенный детина, настоящий богатырь.

– Э-э! Спиртсмены! Не пора взять тайм-аут для закуски? А то с такими темпами вы до конца гейма не продержитесь. Объявляю ничью! Нам ещё доски разбирать! – И с удовольствием выпил полстакана «столичной». – С концом, однополчане!..

Заплакал ребёнок. Горько так, с сердцем!

– Машу-унь! Что случилось? – Богатырь расправил плечи.

– Ша-а-ри-ик!.. А-а…

– Что шарик, какой шарик?

– Шарик улетел, а-а! – рыдания в голос и пальчиком в потолок. Там к серой побелке прилип ярко-розовый шарик, наполненный гелием.

– Орлы! В колонну!

Юрка внизу, Славка на плечах у руководителя, Витёк, пока ещё трезвый, но уже чуть со сбитой мушкой, резко взлетел третьим на плечи к партнёру – всё как в работе. «Драйка» стояла как вкопанная, несмотря на принятое внутрь. Наоборот – собрались, понимая, что страховочной лонжи нет. Остальные окружили колонну, стоя на пассировке – мало ли, под ногами паркетный пол, не манеж. Но мимо надёжных рук цирковых не пролетишь…

Витька схватил шарик за ленточный хвостик, потянул на себя и так же молниеносно оказался внизу.

– Плиз, мадам! – Сияющий Витька, стоя на одном колене, галантно протянул натянутую ленточку с непокорным шариком не менее сияющей девочке лет семи-восьми.

– Надо говорить «мадмуазель»! Так мама сказала. Мадам – она! Я уже знаю, её так папа зовёт. – Маша обняла сидящего на полу Витьку, чмокнула его и с великой радостью побежала носиться по лестничным маршам цирка.

– Пью за всех мадам и мадмуазель! – Витька налил себе стопку и обратился ко всем женщинам, присутствовавшим в этот час на прощальном фуршете.

– Особенно, у которых есть шарики… Которые надо спасать! – Славка с сокрытой двусмысленностью сказанного поддержал товарища по номеру.

– Не-е, без работы мы точно не останемся, даже на окончание!.. – отряхнув свои плечи от следов, оставленных Славкой, подытожил Юрка и подставил под разлив свой стакан…

Где-то в углу, в районе шведской стенки, зазвучали аккорды гитары. Туда потянулись гуляющие. На сложенной стопке блинов от штанги сидел соло-ковёрный Володька Семёнов и как-то невесело перебирал струны. Его окружили сотоварищи. Володька недавно развёлся, всё ещё заметно переживал. Рядом стояла початая бутылка коньяка. Он отпил глоток прямо из горлышка.

– Володь! Давай нашу!..

– Даю, пацаны, даю… – Он ещё раз тронул струны, прошёлся по грифу. Настроился, улетел в цирковое поднебесье, и зазвучала песня Никулина, которую часто пели цирковые в компаниях.

Серебрятся лунным светом облака,
Поздней ночью опустевший цирк затих.
Хоть была у нас работа нелегка,
Как приятно посидеть среди своих.
Поболтать и пошутить, затеять спор,
А потом, подсевши к другу своему,
Повести неторопливый разговор,
Вспоминая и Париж, и Кострому.

Компания разноголосо, но с чувством, хором поддержала припев: