Под куполом небес

Были и другие люди. После которых – хоть потоп! Этих уборщицы, директора гостиниц и цирков поминали и по матушке, и по другим близким родственникам. В конце гастролей таких частенько заставляли выплачивать компенсацию за порчу имущества и нанесение ущерба. Неряхи – они и в цирке неряхи!.. Их с ужасом и напряжением ждали в других цирках. О таких молва разносилась по всей цирковой системе, как по телеграфу. Есть такой вид связи – «цирковая почта»! Чихнёшь во Владивостоке, в Москве тебе через минуту скажут: «Будь здоров!»

За Веньку Света с Пашкой были спокойны. В его гостиничном номере всегда царила армейская чистота. Сам он слыл щёголем. Всегда модно одет, с неким шиком. Как ему удавалось так выглядеть на те копейки, что он получал за работу, ведал только он сам! Пашка со Светой, видя тягу Веньки к красивым вещам, дарили тому по любому поводу что-нибудь дорогое и модное. Особенно Венька любил обувь. У него её было вдоволь, и даже чуть больше. Он, как барышня, не мог удержаться, чтобы не купить что-нибудь понравившееся. Особенно обожал настоящую кожу. Мял её в руках, щупал, гладил, как дорогую игрушку. Однажды на Пашкин неосторожный вопрос с подколом Венька серьёзно ответил: «Я полжизни мечтал, что у меня когда-нибудь будут ботинки без стоптанных каблуков и дыр, которые не надо будет донашивать за двоюродным братом! Тот, кто голодал, долго не может наесться всласть… Вот так-то, Паша!»

Большой тайны в том, что Венька вдруг полюбил мужские одеколоны, лосьоны и дезодоранты, не было. От постоянной работы на конюшне запах лошадей впитывался в одежду и в тело невидимым клещом, заставляя непосвящённых воротить нос и удивлённо поглядывать на собеседника. Парфюм в этом немного помогал. Нужно было только грамотно его подобрать, иначе эффект был обратным – словно в навоз плеснули «Шанель». Венька с этим справлялся на отлично! Он был ежедневно тщательно выбрит, вещи отутюжены. Пашка ведал и эту сокровенную тайну своего друга. Причина была тоже банальной – Света…

Венька настолько шикарно выглядел, что его частенько принимали за именитого артиста. Однажды они пришли на вахту цирка вместе с Пашкой сразу после приезда. Венька, как всегда, блистал и благоухал. Пашка выглядел как… после переезда в коневозке. Веньку безоговорочно пропустили, почтительно улыбнулись. Пашку тормознули. Венька великодушно и небрежно кивнул на задержанного: «Этот со мной!..» Отойдя от вахты, Пашка пнул Веньку под зад: «Зараза!..» Ответ был веским и аргументированным: «Не надо выглядеть как чмо!..»

Особое место в истории гастролей в Курском цирке занял Фатеев. Это была притча во языцех. Уборщицы заходили к нему в гостиничный номер с опаской. У того был кавардак со свинарником вперемешку. Постель никогда не убиралась. Его нестиранные носки где только ни валялись. Он мог, не глядя, надеть их разными по цвету и так ходить несколько дней. Иногда два носка натянуть на одну ногу и искать второй для ноги необутой. В номере пирамидами Хеопса, Хефрена и Микерина высилось несметное количество книг. Они валялись на подоконнике, на кровати, под кроватью и даже в туалете. И все такие мудрёные!.. Серебряные шарики скомканной фольги от любимых плавленых сырков катались по номеру, как перекати-поле. Тут же валялись смятые пустые пачки из-под чая. Когда уборщицы заставали Фатеева дома и он заводил с ними разговор, те боязливо поглядывали на него, спешили побыстрее произвести уборку и сбежать от греха подальше. «Блаженный!» – закрепилось за Витькой прозвище среди женского персонала. Мужчины, те были категоричней – «Идиот!» Оказалась среди уборщиц одна сердобольная разведёнка средних лет. Женщина добрая, сердечная, одинокая. Звали её Елизавета Васильевна. Та окружила Витьку материнской заботой. Каждый день приносила чего-нибудь домашнего, вкусненького. Отстирала Витьку, отмыла, отогрела! «Он такой милый! Непонятно, о чём говорит, но так чудно́, складно!..» «Бедная Лиза!..» – лаконично констатировал Пашка…

…Всё в этой жизни имеет своё начало и конец. День отъезда пришёл неожиданно, как зима в декабре. Готовься не готовься – всё равно как снег на голову…

Сердце щемит от всего скоротечного. Но рядом живёт иное чувство – Радость! Впереди что-то неведомое и, определённо, – самое лучшее…

Люди прощаются в надежде встретиться снова. Когда это будет, и будет ли вообще, знает лишь Господь да цирковой Главк. Поэтому прощаются не торопясь, проникновенно, с чувством…

К Захарычу, Пашке, Веньке подходили артисты и служащие, обнимались, что-то говорили, присаживались «на дорожку». В основном вся эта отъезжающая программа ехала в Харьков. Лишь номера Ивановой и Жарких – в долгожданный Воронеж. Опять – расставания, расстояния, пути-дороги. Чтобы потом, когда-нибудь, где-нибудь, снова…

– Ну, Никита Захарович, прощай! – подошёл Витька Фатеев. Нащупал руку Захарыча, вложил в неё свою лодочкой. Ойкнул, почувствовав крепость ладони Стрельцова. – Э-эх, с кем теперь буду время коротать, чаи гонять?

– Ты, это, на заварку не налегай! Водичкой разбавляй, водичкой! Оно полезнее будет.