Под куполом небес

– Так кайфа нет! Не забирает, с водичкой-то!

– Не забирает его! Смотри, доиграешься, мозги спекутся!

– Однова живём!.. Вы, Никита Захарович, при желании могли бы стать выдающимся философом современности! Это я вам говорю – Виктор Фатеев!

Витька принял излюбленную позу древнеримского оратора. Подбоченился с надменным видом, откинул жиденькие патлы назад, покровительственно возложил свою худую руку на плечо Стрельцова. В замызганном рабочем комбинезоне это выглядело комично.

– У вас, уважаемый, парадоксальное мышление при наличии устойчивой нетривиальной логики.

Захарыч засопел, пожевал губами, не стерпел:

– Витька! Вот что ты за человек такой, хомут тебе в дышло! Что ж ты всё время выкобениваешься! Я догадываюсь, почему ты до сей поры не женат! Тебя, наверное, только козы и понимают с козлом Борькой! Вот ты меня сейчас похвалил или обругал?

– Восхитился!.. А если что-то и непонятно – так в этом и есть вся философия, как наука о непознаваемом и абстрактном, но вполне объяснимом с точки зрения формальной и не таковой логики.

Захарыч со вздохом обречённо махнул рукой, обнял на прощание Витьку, осенил того крестным знамением и напутствовал:

– Езжай, философ! Храни тебя Господь!..

Глава сорок третья

День выдался какой-то пустой… Погоняли лошадей, покормили. Вечером решили собраться на праздничный ужин. Сегодня Пашка подошёл к своему «совершеннолетию». Пока было время, он решил сбежать ото всех, чтобы побыть один на один со своими мыслями. Он не оставил давнюю привычку говорить с «умным человеком», бродя по улицам с закушенной губой. Это спасало от любопытных глаз – артикуляции не видно. Никто не скажет, что идёт какой-то сумасшедший и разговаривает сам с собой…

Пашка, пользуясь случаем, отмечал свой день рождения в тихом одиночестве. Знал, что потом они сядут за стол дружной компанией. Будут что-то говорить, смеяться, пить чай из Захарычевой «исиньки», на которую тот, затаив дыхание, до сей поры смотрел с восхищением и любовью. Света с Венькой выпьют красного сухого вина или Шампанского. Что-нибудь подарят на память. Это будет поздним вечером. А пока Пашке захотелось остаться одному хотя бы на несколько часов. На вопрос Светы «куда?» тот ответил: «Пройдусь…» Света Пашку понимала без слов, только кивнула…

Он бродил в густых сумерках по городу и задавал себе прямые вопросы: «Счастлив ли он? Зачем живёт? Имеет ли то, о чём мечталось и думалось?..»

Пашка вступил в такой возраст, когда люди часто задают себе подобные вопросы. Он стал одним из тех, кто искал смысл жизни, прислушивался к себе, к происходящему с ним, и не находил ответов. Даже не подозревая, что эти вопросы люди задают себе не одно столетие. Он уже прожил половину среднестатистической жизни людей. Ну, может быть, треть…

Пашка шёл и вспоминал детство. Там было всего намешано поровну – как горького, так и сладкого. Вспомнились нежные руки мамы, её тёплые объятия – надёжное убежище, когда ему, несмышлёнышу, было страшно. Он вдруг вспомнил, как она ему советовала: «Подуй на большой пальчик и всё пройдёт!..» Сколько он дул на него в те давние времена, когда оставался один в тёмном доме! Это когда мама лежала в больнице, а вечно пьяная тётка, как мёртвая – в глубоком запое!.. Таинственные тени шевелились в углах, готовые оттуда на него наброситься. Шорохи крались к нему угрожающе, с шипением. Страшно!.. И он дул, дул на большой пальчик, прячась в одеяло, чтобы не заплакать от страха, не закричать, не сойти с ума!..

Он снова словно услышал из прошлого голос мамы: «Всё пройдёт, сыночек! Нужно только ещё немного потерпеть…» И он терпел. Много лет подряд, пока не встретил Захарыча, его дорогого Захарыча, рядом с которым он вновь обрёл покой и надежду, чтобы однажды потерять их в объятиях Валентины… Нужно было терпеть снова… Был ли он счастлив с ней? Почти да. Она была его первой женщиной, женой. Он, как мужчина, познал, какой невероятной может быть женская плотская любовь! Немногие, как выяснится позже, знавали то, что подарила ему Валентина. Но он познал и то, что называется неверностью, изменой, предательством… За что? Ни за что. Просто так ей хотелось. Она это называла свободой личности. Вместо семейного счастья Валентина оставила в душе Пашки чёрную незаживающую дыру, которую немного, едва-едва, залатала Света. Со Светой было спокойно, уютно, надёжно. Но сердце тосковало по чему-то такому, чего, скорее всего, не было в этом мире…

Вспомнилась Варька! Пашка улыбнулся, даже невольно засмеялся. Вот в чьей любви он купался, как в тёплом море. Варька любила Пашку, как могут любить только собаки! Искренне, беззаветно, ничего не требуя взамен. Он ей отвечал взаимностью настолько, насколько может ответить собаке человек…