Под лепестком несущего винта. Книга вторая

– Вам, мужланам, и не понять, что такое музыка стиха. Это квинтэссенция жизни. Как тезисы ваших шпаргалок, – с сарказмом выдавила она из себя.

– Да брось ты, Нонночка, эти типы только пошлятину воспринимают.

– Почему же, – возразил я пухленькой шатенке. – Настоящая поэзия и нам не чужда. Лично я, например, Пушкина и Есенина понимаю. И Исаев, и Мандельштам мне знаком.

– Нашли чем хвастаться. Вы бы послушали Нонну, – с явным уважением взглянула на подругу шатенка. – Вот у кого талант!

– А что, это возможно? Если так, я готов посидеть с вами за чашечкой турецкого кофе. К тому же – мы журналисты и могли бы быть полезными друг другу. Как, госпожа Нонна, вы смотрите на такое предложение? – с интересом взглянул я налево.

Вечером того же дня я сидел с юной поэтессой в модном ресторане «Москва», она с удовольствием уничтожала закуски, запивала их «Цинандали», и в промежутках между блюдами читала свои, действительно приятные на слух лирические стихи. А потом она перешла к классике, и я впервые полностью услышал знаменитую, но незнакомую мне до этой встречи поэму Александра Блока «Двенадцать». Даже в танцах она нашептывала двусмысленные рубаи Омара Хаяма. К концу то ли концерта, то ли застолья она окончательно покорила меня своей необычностью и доступностью, и я уже всерьёз продумывал, где бы удобнее было её полюбить. Видимо, она это почувствовала, сказала, что хочет отлучиться в туалетную комнату, мило улыбнулась и исчезла за дверью:

– Я ненадолго.

О коварстве и изощрённой хитрости женщин я знал, но никогда не думал, что они коснутся и меня. Слишком уж преувеличивал свою значимость в общении с ними. Оказывается, меня можно кинуть, как последнего фраера: ни в туалете, ни в комнате отдыха, нигде её не было. Но вместо огорчения я, поднимаясь по лестнице, громко рассмеялся над своей наивностью. Мне – то было хорошо известно, что покорить можно любую женщину. Все они от природы любопытны, быстро привыкают к обстановке, не терпят стабильности и всегда в поиске новых приключений. Иногда мне кажется, что и в раю, и в аду они остаются такими же непоседами. Поговорку о синице в руках и о журавле в небе придумали для кого угодно, только не для них. Впрочем, всё началось ещё от Евы: запретный плод всегда сладок. Это известно каждому, а мужчинам – в особенности. Надо только знать привычки и недостатки женщины и ненавязчиво использовать их в своих интересах.

Выбранная спонтанно, по существу – тёмная лошадка, Нонна оказалась умнее. Вечно голодная, как и все студенты, она вдоволь наелась на халяву, накупалась в потоке комплиментов, натанцевалась вволю и по-английски смылась. Молодец, студенточка – заря восточная. Видимо, она посчитала, что испражнение её стихов – достаточный гонорар, входящий в мои расходы за проведённый вечер. Так что, мы были квиты.

– Что, дорогой, – догнал меня весёлый голос молоденькой девочки, – обманула?

– Эт точно, – не переставая смеяться, подтвердил я.

– Тогда пошли. Я не обману.

Своё суточное отсутствие я объяснил Светке тем, что пришлось подменить дежурного по номеру. Враньё было шито белыми нитками, и по недовольству на её лице я понял, что попал под подозрение. Ночью, чтобы как – то смягчить возникшую натянутость отношений, я, будто изголодавшийся по сексу жеребец, добросовестно трудился и поймал себя на мысли, что вчерашнее приключение мне понравилось больше. Да что это со мной происходит, чёрт возьми!

В редакции меня ожидало письмо от матери. Почерк у неё был корявый, но крупный и разборчивый. Я нетерпеливо разорвал конверт и развернул лист из тетради в клеточку. От листа исходил характерный запах сушёной воблы. Значит, торгует по – маленькому моя бизнесменша.

Первые строки повторялись с завидным постоянством, и я выучил их на всю жизнь: «Здравствуй, дорогой и любимый сыночек! В первых строках моего письма спешу сообщить, что от сего письма до настоящего времени мы остаёмся живы и здоровы, чего и тебе пожелаем». Далее следовали уверения в том, что живут они хорошо, подробные отчёты о визитах родных и знакомых, что Юра, мой младший брат, успешно обучается в

Свердловской консерватории по классу баяна и уже даёт уроки в местной музыкальной школе.

Весь тон письма был полон оптимизма, и только в последних строчках звучала жалоба на неустроенность в жизни и что против неё началась тяжба за комнату, которую они занимают. Эта сволочь – заводской адвокат, катит на неё бочки и затаскал по судам, пытаясь выгнать семью на улицу. Комната, конечно, крошечная, но ведомственная, однако в ней, пока не преставилась, жила какая – то дальняя родственница матери. Вот она и борется на правах наследницы. Пока они держатся, но кто знает, что будет завтра.

Невесёлые известия от близких меня расстроили. Кому, как не мне, бездомному, было понять, что такое – жить без своего угла. Хорошо бы чем – то помочь матери, но чем и как? Похоже, что прошлое меня не отпускает, а настоящее выставляет новые проблемы.