Под маской

Князь Поль хмыкнул. Лакей в красной с серебром ливрее открыл дверцу лимузина. Но это хмыканье решило вопрос в пользу Вэла, поскольку княгиня Ростова в тот день и час чувствовала обиду на мужа, что обычно выражалось в ее господстве в домашних делах.

— Но все же лучше, если ты поедешь, Вэл, — невозмутимо объявила она. — На ужин ты не успеешь, но приезжай после. Яхта либо «Миннегага», либо «Капер». — Она уселась в лимузин. — Приезжай на ту, где веселее; думаю, это яхта Джексонов…

— Найди смысл, — пробормотал загадочно князь, видимо, пытаясь донести до Вэла, что тот все сможет понять, если хорошо подумает. — Попроси, чтобы тебя перед выходом оглядел мой секретарь. И надень мой галстук вместо того шнурка, который ты так полюбил в Вене! Пора взрослеть. Ну, нам пора.

Лицо Вэла пылало, когда лимузин медленно тронулся, похрустывая гравием.

II

В гавани Канн было темно, и казалось еще темнее после ярко освещенного променада, с которого только что сошел Вэл. Три слабых фонаря в доках тускло отсвечивали на бесчисленных рыбацких лодках, скученных на берегу, словно раковины на пляже. Подальше, в воде, виднелись другие фонари — там, где на волнах медленно и с достоинством покачивался целый флот стройных яхт, а еще дальше, в море, свет полной луны лелеял отполированную, будто пол бального зала, водную гладь. Изредка слышались шелест, скрип и звон капель — это на мелководье перемещались гребные лодки, и их размытые очертания лавировали по лабиринту рыбацких яликов и баркасов. Спустившись по мягкому песчаному склону, Вэл споткнулся о спящего лодочника; донесся густой аромат чеснока и дешевого вина. Схватив мужчину за плечи, Вэл его встряхнул, и тот изумленно раскрыл глаза.

— Знаешь, где стоит «Миннегага»? И где стоит «Капер»?

Они выскользнули в бухту, Вэл лег на спину на корме и с легкой досадой посмотрел на висящую в небе Ривьеры луну. Луна была что надо, это точно. Часто — где-то пять ночей из семи — луна была что надо. А еще был теплый воздух, словно налившийся волшебством, и была музыка, множество напевов множества оркестров, доносящихся с берега. К востоку лежал темный мыс Антиб, за ним — Ницца, а дальше — Монте-Карло, где ночами слышится звон золота. Когда-нибудь он тоже всем этим насладится, познает сполна все эти радости и удачи — но он будет уже слишком стар, мудр и безразличен.

Но сегодня, сегодня… Этот серебристый поток, стремящийся к луне, словно широкая полоса вьющихся волос; эти рассеянные и полные романтики огни Канн позади, неудержимая и невысказанная любовь в воздухе… Все это пропадает зря, и пропадет навсегда.

— Куда? — вдруг спросил лодочник.

— Что куда? — переспросил Вэл, сев прямо.

— Куда держать?

Он указал рукой. Вэл повернулся; сверху нависал серый мечевидный нос яхты. В своем долгом страстном стремлении он даже не заметил, что они проплыли целых полмили.

Вэл прочитал составленное из латунных букв название у себя над головой. Это был «Капер», но на яхте горели только тусклые сигнальные огни, не было слышно ни музыки, ни голосов — лишь журчащий плеск небольших волн, периодически разбивающихся о борта.

— На другую, — сказал Вэл. — На «Миннегагу».

— Не уходите!

Вэл вздрогнул. Голос, негромкий и мягкий, донесся сверху из темноты.

— Куда вам спешить? — произнес этот мягкий голос. — Я решила, что кто-то приплыл меня навестить, но тут же ужасно разочаровалась…

Лодочник поднял весла и нерешительно посмотрел на своего пассажира. Но Вэл промолчал, и мужчина опустил весла — лодка величаво пошла по лунной дорожке.

— Погоди! — резко воскликнул Вэл.

— Прощайте! — произнес голос. — Приплывайте еще, когда у вас будет время.

— Но я никуда не уплываю, — затаив дыхание, ответил он; отдал команду, и лодка неторопливо поплыла обратно к подножию невысокого сходного трапа. Кто-то юный, кто-то в туманно-белом платье, кто-то с красивым тихим голосом взывал к нему наяву, прямо из бархатной тьмы. «А какие у нее глаза!», — пробормотал про себя Вэл. Ему понравилось; это прозвучало очень романтично, и он повторил шепотом: «А какие у нее глаза…»

— Кто вы такой? — теперь она стояла прямо над ним; она смотрела вниз, а он смотрел вверх, карабкаясь по трапу, и как только их взгляды встретились, они оба рассмеялись.

Девушка была очень молодая, изящная, почти хрупкая; ее платье подчеркивало молодость своей бесцветной простотой. Место на щеках, где днем был румянец, сейчас занимали два бледных темных пятна.

— Кто вы такой? — повторила она, отойдя назад и опять рассмеявшись, когда над палубой показалась его голова. — Теперь мне страшно, отвечайте же!

— Я джентльмен, — поклонившись, произнес Вэл.

— Какого рода джентльмен? Они бывают разные. Вот, например, за соседним столиком в Париже я как-то видела чернокожего джентльмена, так что… — Она умолкла. — Вы ведь не американец, верно?

— Я русский, — сказал Вэл так, словно объявил, что он ангел Божий; и, подумав, сразу добавил: — И я самый счастливый из русских. Весь этот день, всю эту весну я мечтал, что в такую вот ночь ко мне придет любовь, и вот небеса привели вас ко мне!