Под маской

— Возможно, я думал только о себе, Шопетт. Один мой знакомый, едва окончив университет восемь лет назад, положил в банк ценные бумаги и сейчас путешествует по Европе в десятитысячедолларовых машинах. Раньше мне на это было плевать! Я говорил себе, что моя жизнь гораздо интереснее потому, что я знал, что «лобстер по-американски» правильно называть «лобстер по-армерикански». Но удовольствия от этих знаний я, видимо, больше уже не получу.

Она вся сжалась.

— Если это причина…

— Решай сама. А я начинаю новую жизнь.

Шопетт на минуту задумалась.

— Ну, если моя сестра присмотрит за квартирой…

— Конечно!

У него прибавилось энтузиазма.

— Есть кое-что, что тебе там наверняка понравится: у нас будет прекрасный автомобиль, и довольно скоро; одна из этих новинок — электрический ледник, и разные забавные машинки, которые работают вместо слуг. Тебе там плохо не будет! Ты научишься играть в гольф и целыми днями болтать о детях. Кроме того, там много синематографов.

Шопетт вздохнула.

— Сначала, наверное, тебе будет немного непривычно, — признал Генри, — но там еще сохранились хорошие повара-негры, и у нас наверняка будет целых две ванных комнаты.

— Я не умею мыться сразу в двух.

— Научишься.

Месяцем позже, когда они входили в пролив Те-Нарроус и слева по борту появился прекрасный белый монумент, возведенный на острове Свободы, в горле у Генри от радости встал комок, и ему захотелось крикнуть Шопетт и всем иностранцам, вышедшим на палубу, чтобы посмотреть на статую: «Смотрите! Смотрите!! Вот она! Теперь и вы ее видите!»

III

Три года спустя Генри Марстон вышел из своего кабинета в конторе «Табачной компании Калумета» и прошел через холл в кабинет судьи Уотерберри. Генри слегка постарел, его лицо стало чуточку жестче. Костюм в белую полоску уже не мог скрыть его полноты.

— Заняты, судья?

— Заходи, Генри.

— Завтра собираюсь на море, чтобы поплавать и сбросить пару фунтов. Хотел бы поговорить с вами перед отъездом.

— Дети едут с вами?

— Да, конечно.

— А Шопетт, наверное, поедет за границу?

— Не в этом году. Думаю, поедет с нами, если только не останется здесь, в Ричмонде.

Судья подумал: «Не может быть никаких сомнений: он все знает!» Он ждал продолжения.

— Я хотел сказать вам, судья, что увольняюсь в конце сентября.

Стул скрипнул, когда судья от неожиданности с него соскочил.

— Выходишь из дела, Генри?

— Не совсем. Уолтер Росс хочет вернуться на родину; позвольте мне занять его место за границей.

— Мальчик мой! Ты знаешь, сколько мы платим Уолтеру Россу?

— Семь тысяч в год.

— А ты получаешь двадцать пять.

— Вы, вероятно, слышали, что я немного выиграл на бирже, — неохотно признался Генри, недовольный таким вниманием к его личным делам.

— До меня доходили слухи, но я не знаю, много ли у тебя. Слышал разное: от пары тысяч и до полумиллиона.

— Ну, где-то между.

— Так зачем тебе работать за какие-то семь тысяч? Шопетт тоскует по родине?

— Нет. Кажется, Шопетт здесь понравилось. Она на удивление быстро адаптировалась.

«Он знает, — подумал судья. — Он хочет бежать».

После того, как Генри ушел, судья посмотрел на портрет деда, висевший на стене. В прежние времена такие дела решались проще. Просто дуэль на рассвете, где-нибудь на Уоттонском лугу… Если бы и сегодня все было так, это было бы Генри на руку.

Шофер подвез Генри к парадному подъезду выстроенного под старину особняка в новом загородном квартале. Оставив шляпу в холле, Генри прошел прямо на боковую веранду.

Из-за качающихся портьер с вежливой улыбкой выглянула Шопетт. Благодаря постоянным заботам о своем лице и развившейся у нее привычке скрывать свои чувства под маской добродушия, она вполне могла сойти за коренную американку. Южные словечки, которые иногда проскакивали сквозь ее французский акцент, добавляли ей изысканности и шарма; до сих пор еще находились студенты принимавшие ее на балах за дебютантку.

Генри кивнул мистеру Чарльзу Визе, развалившемуся на плетеном стуле со стаканом виски с содовой в руке.

— Я хочу с вами поговорить, — сказал Генри, сев на другой стул.

Перед тем, как взглянуть на Генри, Визе и Шопетт обменялись быстрыми взглядами.

— Вы холостяк, Визе, — сказал Генри. — Почему бы вам и Шопетт не пожениться?

Шопетт выпрямилась, сидя на стуле; ее глаза сверкнули.

— Подожди!

Генри снова повернулся к Визе.

— Я почти год закрывал на это глаза — пока приводил в порядок свои финансовые дела. Но ваша последняя «великолепная» идея заставила меня почувствовать некий дискомфорт, словно ненароком наступил на дерьмо, и мне больше не хотелось бы с этим сталкиваться.

— Что вы имеете в виду? — осведомился Визе.

— Вы наняли детектива, чтобы следить за мной в Нью-Йорке! Предполагаю, что вы сделали это с намерением получить что-нибудь компрометирующее меня для бракоразводного процесса. Мне очень жаль, но вы выбросили деньги на ветер.

— Я не знаю, с чего вам это взбрело в голову, Марстон; вы…

— Не лгите!

— Сэр… — начал было Визе, но Генри с нетерпением его перебил: