— Да, чудесная женщина!
— И после этого мне стало ясно, что с ним что-то не так, и тогда я подумала, а сколько же он заплатил за портсигар? И пошла выяснять. А уж там мне показали банкноту, которой он расплатился!
— Теперь собираетесь в Америку? — спросил бармен.
Фифи опустошила свой бокал; утонувшая в сахарном осадке на дне соломинка булькнула.
— Нам надо вернуться, чтобы дать показания, так что еще несколько месяцев тут пробудем. — Она встала. — Ну, до свидания! Мне пора на примерку.
Они ее не догнали — нет, на этот раз у них ничего не вышло! Фурии от нее отстали, остановившись где-то позади, громко скрежеща зубами. Но времени у них еще было сколько угодно.
И все же, пока Фифи, чуть покачиваясь, прошла по вестибюлю — и на лице у нее читалась кротость новых надежд, а под нарядом угадывалось красивое тело — и вышла на улицу, вся в предвкушении исполнения желания, думая, что просто идет к кутюрье — у самой старой и самой опытной Фурии возникло определенное сомнение в том, что им вообще когда-либо удастся ее поймать.
Чистый лист
Настал первый теплый день; впервые в этом году в ресторане в Булонском лесу выставили столики на улицу. С каштанов косо падали цветки, дерзко атакуя масло и вино; Джулия Росс даже съела несколько штук с хлебом, прислушиваясь к плеску крупных золотых рыбок в пруду и шуму воробьев за соседним опустевшим столиком. Все вновь оказались на виду: и официанты с деловыми лицами, и недоверчивые большеглазые француженки на высоких каблуках, и сидевший прямо перед ней Фил Хофман, поднимавший вилку так осторожно, словно на ней было наколото его сердце, — и даже исключительно красивый мужчина, только что вышедший на террасу.
Джулия внутри затрепетала; но она держала себя в руках; она не вскочила и не закричала: «Ах, ах, ах! Что за чудо!», и не стала толкать метрдотеля в пруд с лилиями. Она, хорошо воспитанная женщина двадцати одного года от роду, просто сидела и трепетала.
Фил встал, держа в руках салфетку.
— Привет, Дик!
— Привет, Фил!
Это был тот самый красивый мужчина; Фил отошел от столика на несколько шагов и стал с ним беседовать.
— …встретил в Испании Картера с Китти…
— …«Бремен» был переполнен…
— …так что я хотел…
Фил сел обратно за столик, а мужчина пошел дальше за метрдотелем.
— Кто это? — спросила она.
— Мой приятель, Дик Рэгленд.
— Я в жизни еще не видела такого красавца!
— Да, он красив, — без всякого воодушевления согласился Фил.
— Красив?! Да он — архангел, он — прямо-таки пума, он — просто кексик! Почему ты меня с ним не познакомил?
— Потому что в Париже не найти американца с репутацией хуже, чем у него!
— Чушь! Должно быть, его оклеветали! Это грязная ложь, которую разносят ревнивые мужья, чьи жены бросают на него взгляды! Такой человек способен лишь поднимать на врага отряды кавалерии и спасать утопающих детишек!
— Но факт остается фактом — его нигде не принимают, и не по одной, а по целой тысяче причин!
— И что это за причины?
— Самые разные! Пьянство, женщины, судебные дела, скандалы, сбил кого-то насмерть автомобилем, лень, никчемность…
— Не верю ни одному твоему слову! — уверенным тоном заявила Джулия. — Могу поклясться — он ужасно симпатичный! И ты сам так считаешь — я видела, как ты с ним разговаривал!
— Да, — неохотно признался Фил. — Как и у большинства алкоголиков, у него есть определенный шарм. Эх, устраивал бы он свои дебоши где-нибудь подальше от людей! Но едва кто-нибудь захочет принять участие в его судьбе и начинает о нем хлопотать, как он тут же выливает суп на спину хозяйке, бросается с поцелуями к горничной и засыпает в собачьей конуре с какой-нибудь дебютанткой! Слишком уж часто он себе позволяет подобное! Он умудрился дискредитировать себя практически везде, и нет уже никого, кто не знает, что это за человек…
— Кроме меня! — сказала Джулия.
О, да — Джулия была одна такая! Она была чуть слишком хороша для любого, и иногда даже жалела о том, что ей столь много было дано. Ведь за все, что дополняет красоту, полагается платить — другими словами, те качества, которые обычно служат заменой красоте, лишь обременяют, когда всего лишь дополняют красоту. Сияющие карие глаза Джулии вполне обошлись бы и без сверкавшего в них блеска пытливого ума; неукротимое чувство юмора лишь отвлекало от созерцания нежных очертаний ее губ, а расслабленная мягкая манера держаться лишь подчеркнула бы прелесть ее фигуры — но она и сидя, и стоя, всегда держала спину идеально ровно, благодаря воспитанию строгого отца.