Под маской

— Откуда вы приехали? — спросила она у Скотта с вежливым безразличием.

— Из Нью-Йорка.

Услышав это, Янси соблаговолила остановить свой взгляд на молодом человеке, по крайней мере, на десять секунд — впервые за все время их знакомства.

— А кто был тот джентльмен с невидимым галстуком, — довольно бесцеремонно спросил Скотт, чтобы заставить ее взглянуть на него еще раз, — который буквально вас осаждал? Я никак не мог отвести от него взгляд. Он так же занимателен, как и его одежда?

— Не знаю, — протянула она. — Мы с ним всего неделю помолвлены…

— О, господи! — воскликнул Скотт; на лбу у него показались капельки пота. — Прошу прощения! Я не…

— Я просто пошутила, — перебила она его, рассмеявшись и вздохнув. — Мне было интересно, что вы на это скажете?

Затем они рассмеялись вместе, и Янси продолжила:

— Я ни с кем не помолвлена. Я ужасно непопулярна! — Ее голос оставался все таким же томным, и это противоречило значению ее слов. — Никто никогда не захочет взять меня в жены!

— Какая жалость!

— Но это правда! — проворковала она. — Ведь мне постоянно нужны комплименты, потому что я не могу без них жить, но никто уже не считает меня даже симпатичной, и как мне теперь жить — я не знаю!

Давно уже Скотту не было так весело.

— Прекрасное дитя, — воскликнул он, — бьюсь об заклад, что с утра и до вечера вы не слышите ничего, кроме комплиментов!

— Нет-нет! — ей явно нравился этот разговор. — Я никогда не слышу комплиментов, если только сама на них не напрашиваюсь.

«Все так же, как и всегда, — размышляла она, оглядывая зал в одном из свойственных ей припадков пессимизма. — Все те же ребята трезвые, и те же пьяные; все те же старухи сидят у стен — только рядом с ними теперь сидят еще две-три девушки, танцевавшие в прошлом году».

Янси достигла той стадии, когда все эти танцы в клубе казались ей почти что абсолютной глупостью. Раньше все было похоже на волшебный карнавал, на котором изысканные и беспорочные девы, напудренные до последней степени розовости, демонстрировали себя очаровательным незнакомцам; теперь же картина поблекла и превратилась в средних размеров зал, в котором с редким бесстыдством демонстрировались ничем не прикрытые порывы явных неудачниц. Как много изменилось за эти несколько лет! Но ведь сами танцы вовсе не изменились, если не считать перемены фасона манжет или новых сальто в оборотах речи.

Янси была готова выйти замуж.

Между тем целая дюжина замечаний и вопросов так и не сорвались с губ Скотта Кимберли, потому что им помешало появление извиняющейся миссис Роджерс.

— Янси, — сказала она, — наш шофер только что позвонил и сказал, что машина сломалась. Не могли бы вы с отцом нас подвезти? Если это не очень удобно, пожалуйста, не стесняйся и скажи…

— Я уверена, что папа будет ужасно рад вам помочь! В машине всем хватит места, потому что я поеду с друзьями.

«Будет ли отец в полночь в состоянии хотя бы выйти отсюда самостоятельно?» — подумала она.

Но ведь он водит машину в любом состоянии — кроме того, людям, просящим подвезти, не очень-то приходится выбирать, с кем ехать.

— Замечательно! Большое вам спасибо, — сказала миссис Роджерс.

Затем миссис Роджерс удалилась со сцены — ведь она только что миновала тот игривый возраст, когда замужние дамы считают, что они все еще молоды и являются persona grata для молодежи; она вступила в самое начало возраста, когда собственные дети уже тактично дают понять, что такое убеждение не соответствует действительности. В этот момент заиграла музыка, и неудачливый молодой человек с белыми пятнами на красной физиономии вновь возник перед Янси.

Прямо перед окончанием последнего перед перерывом танца Скотт Кимберли перехватил ее в очередной раз.

— Я вернулся, — начал он, — чтобы сказать вам, что вы прекрасны!

— Не верю, — ответила она. — И кроме того, вы всем это говорите!

Мелодия стремительными порывами неслась к финалу; затем они, наконец-то, уселись на удобном диване.

— Я уже три года никому этого не говорил, — сказал Скотт.

На самом деле не было никаких причин говорить о трех годах, но каким-то образом это прозвучало убедительно для них обоих. Ее любопытство зашевелилось. Ей стало интересно знать, что представляет из себя Скотт? Она стала лениво, как бы нехотя, расспрашивать его: начала с его родства с Роджерсами, а закончила — он даже и не заметил, как они до этого дошли, — выслушав от него подробное описание его квартиры в Нью-Йорке.

— Мне хочется жить в Нью-Йорке, — сказала она ему, — на Парк-авеню, в одном из этих красивых белых домов, в которых квартиры по двенадцать комнат и стоят целое состояние!

— Да, и я бы тоже этого захотел, если бы был женат. Я думаю, Парк-авеню — одна из самых красивых улиц на свете, потому что на ней нет никаких чахлых парков, которые всегда стараются насадить в городе, чтобы создать искусственное ощущение природы.

— Да, согласна, — сказала Янси. — Мы с отцом ездим в Нью-Йорк раза три в год. И всегда останавливаемся в «Ритце».