Под небом Аргентины

Эта ночь показалась им самой длинной в жизни. Когда на утро паровые краны разбудили пароход оглушительным грохотом, все выскочили на палубу. Носильщики устремились вверх по сходням. На огромные сетки из толстых канатов с удивительной быстротой были нагромождены чемоданы, сумки, узлы. Краны подняли сетки длинными крюками, быстро перенесли их высоко над причалом и опустили на берег. Сразу стало шумно. Сотни встречающих, окруживших пароход, что-то кричали, кого-то звали, размахивали яркими букетами, плакали.

— А наша встреча не состоялась, торжество откладывается, — сказал Петр и поставил рядом с собой свой старенький чемоданчик.

— За мной! — скомандовал Наско, словно ему приходилось уже сотни раз бывать здесь.

Пышо, закинув за спину узлы, взял за руки сыновей и последовал за Наско. За ним шла Лена, поддерживая мать. Болгары спустились по крутым неудобным сходням на берег. Носильщики с любопытством смотрели на грубую домотканую одежду Пышо и сшитые из половиков переметные сумы, на женщин, крепко державшихся друг за дружку, на двух краснощеких мальчуганов, смотревших на все живыми черными глазенками и переглядывались. Кто-то заметил:

— Будущий коллега.

— Да, если душа у него такая же крепкая, как плечи, — апатично отозвался другой.

3

Гостиница для иммигрантов в Буэнос-Айресе расположена у самого порта. Ее массивное четырехэтажное здание, окруженное парком и многочисленными пристройками, занимает довольно большую площадь и напоминает издали имение богатого помещика. Гостиница — это своеобразный концлагерь, огромный котел, перетапливающий человеческие судьбы и души. Ежедневно просторные помещения и бесконечные коридоры заполняются толпами испуганных, несчастных людей, бежавших от мачехи Европы в далекую незнакомую страну за хлебом насущным. Аргентина поглощает часть из них, и освободившиеся места тотчас занимают новые сотни бедняков, сгружаемых океанскими пароходами. Не гостиница, а преддверие ада.

Формальностям для новоприбывших конца нет. Болгары переходили кучкой из комнаты в комнату, и всюду им вручали какие-то формуляры. Напрасно пытались они понять, что подписывали. Один из чиновников, бледный рыжеватый человек, служил им переводчиком, но бесполезно они силились понять его странный язык: немногие известные ему русские и сербские слова он произносил так, что ничего нельзя было разобрать. Даже Наско с его врожденной находчивостью оказался беспомощным. В конце концов, переводчик решил, что проще всего только показывать им, где ставить подписи. Свои жесты он сопровождал какими-то односложными восклицаниями, напоминавшими всхлипывания.

Мрачно щуря глаза, Пышо тревожно всматривался в каждый формуляр. Что он подписывает? Еще свежим было горькое воспоминание о векселе, проглотившем его ниву у Злого дола. С этими бумажками держи ухо востро, того и гляди, в беду попадешь…

— Сами нас зовете в Америку, уговариваете, три шкуры сдираете, пока доберемся, — буркнул он переводчику, — а здесь по рукам и ногам подписями связываете.

Он вдруг резко отбросил в сторону лист, показавшийся ему подозрительным.

— Нет, не подпишу!

Чиновник часто заморгал своими глазами, лишенными всякого выражения, передернул плечами и сунул ему под нос авторучку. Но Пышо с такой силой крикнул "нет!", что это поняли бы всюду. Все переглянулись. Потом какой-то толстый человек вскочил с места и раскричался так, что окна задрожали. Запротестовали и другие. Вмешался Петр:

— Да будет тебе, Пышо, подписывай! Ведь за это денег не просят.

Пышо подписался, и группа отправилась вслед за переводчиком через просторный парк к величественному четырехэтажному зданию.

— Видишь, где будем жить, бай Пышо? — радостно крикнул ему Наско. — В хоромах!

Они долго плутали по бесконечным коридорам и лестницам, прежде чем переводчик распахнул перед ними какую-то дверь. Много времени понадобилось, чтобы растолковать новичкам, что мужчины останутся здесь, а женщины и дети должны перейти в соседнюю комнату. Переводчик объяснил им, что они могут устроиться, где хотят, лишь бы койка оказалась свободной. Это нетрудно узнать — все ставят свои вещи на кровать или возле нее. А вот эти билетики дают право на место в гостинице и питание на один месяц. Столовую можно найти по запаху — тут чиновник сморщил свою лисичью мордочку и потянул носом воздух.

Наконец, мужчины отыскали свободные места для всей группы. Сейчас можно было передохнуть. Они осмотрелись. В просторном зале, стены и пол которого были облицованы плитками, можно было насчитать более двухсот постелей. Вдоль стен тянулись койки в два этажа, как на пароходе. Блоки — в каждом было по восемь верхних и восемь нижних коек — разделялись узкими проходами, и приходилось долго блуждать, пока доберешься до единственной двери. Петр постучал по металлическим трубам, из которых были сделаны кровати — прочно ли? Потом нажал на брезент, заменявший пружину и матрац, перевернул набитую соломенной трухой подушку, пощупал одеяло, протертое до дыр от многолетнего употребления, и иронически посмотрел на Наско.

— Ты, кажется, назвал это хоромами?