Под небом пустыни

Почему-то захотелось поскорее выбраться из этих трущоб. Но фотограф занялся жаркой беседой с каким-то человеком и без конца сыпал вопросами. Видно, в тот момент, когда мы знакомились с работой ковровщиц, он затеял разговор с каким-то местным жителем о сортах фердоусского винограда. Мы подошли поближе к ним и услыхали конец разговора.

— Виноградников здесь много кругом. Из винограда чаще всего делают шире[134], — рассказывал незнакомец фотографу.

— Шире? — с удивлением переспросил фотограф.

— Да. Чаще всего шире.

— Что же потом делают со всем этим шире?

— Продают с барышом. Не было бы порядочных покупателей, не стали бы возиться попусту с этим.

— Неужели такой прекрасный виноград весь давят и выжимают?

— Ну так что ж? Ничего плохого с ним не делают.

— Как тут изготовляют шире?

— Почти в каждом доме имеется чулуг.

— Чулуг?

Агент нефтяной компании заподозрил в тоне фотографа какой-то подвох и поспешил на выручку земляку: он решительно пресек разглагольствования о чулуге.

— На местном языке хоуз — бассейн — называют чулугом.

— Значит, виноград давят в хоузе? — спросил фотограф прежним тоном.

— Нет. В некоторых крестьянских домах имеются специальные небольшие бассейны для приготовления шире. Обычно такой бассейн бывает размером что-то два на два метра, сделан он из цемента. Бассейн строят так, чтобы он был выше поверхности земли. На дне самого бассейна пробито несколько отверстий. Кладут в бассейн терновник и ветки, чтобы в них застревали кожица и косточки винограда. На терновник сыплют свежий виноград и давят его, пока не покажется сок, а потом…

— Каким образом давят здесь виноград? — перебил агента историограф.

Но агент решил не замалчивать подробностей, на которые намекал историограф. Что плохого в том, что мужчины, засучив штаны, давят виноград босыми? Веками изготовляли в Иране шире только таким образом или наподобие этого.

— Как и везде в Иране, мужчины здесь лезут босыми ногами в этот бассейн и давят виноград, — спокойно ответил агент.

Историограф сдался, и мы покинули мрачные развалины двора. Чуть поодаль виднелся застекленный купол какого-то покрытого сыростью строения. Агент проследил наши взгляды и предупредил вопросы:

— Это баня городского квартала.

— Баня женская или мужская? — поспешно спросил фотограф.

— По-моему, женская. Хотите посмотреть?

В первый раз мы охотно и даже с некоторым удовольствием предоставили полную свободу фотографу говорить все, что ему вздумается.

— Давно мне хотелось посмотреть какую-нибудь старинную баню. Сколько мы перевидали в этой поездке мечетей, разрушенных крепостей, и ни разу не удалось заглянуть в такую баню! Как-то один иностранец просил у меня фото внутренней части старинной иранской бани. Покупал за хорошую цену. А у меня не нашлось. У кого ни спрашивал, нет и нет. Из редкостей Ирана у меня не хватает только вида такой бани. Вот повезло! Нам надоело осматривать никому не нужные вещи! Господин агент, вы не можете себе представить, какое одолжение и любезность вы мне оказываете. А дверь открыта? Туда можно войти?

Несчастный агент, желая отлично справиться с возложенными на него обязанностями гида, слегка растерялся.

— Да, пожалуйста, — произнес он. — Но, простите. Я только взгляну, не моются ли там сейчас.

Он побежал к бане и громко позвал Машади Хасана. Из какой-то дыры вылез сгорбленный, натертый хной старик. Они пошептались, и агент вернулся к нам.

— К счастью, в бане никого нет. Она закрыта. Я сказал, чтобы отперли дверь. Пожалуйста, заходите!

Старик сторож с сальной плошкой пошел впереди нас и влез через крохотную дверь в темный длинный коридор. Мы за ним. Двигаться пришлось очень медленно и осторожно, так как кругом была темень, потолок очень низкий и неровный. И все-таки мы невольно торопились, заинтригованные предстоящим.

Миновав длинный коридор, очутились в полутемной раздевальне. И к величайшему удивлению, нашли там фотографа. Как он умудрился попасть туда раньше нас? Непонятно. Обильный пот, градом ливший с нас в сыром тепле этой лачуги, вспомнился нам двумя днями позже, когда мы находились в комфортабельном отеле «Сапид» в Мешхеде. Каждый, позабыв о товарищах, озирался по сторонам, стоя в раздевальне старинной женской бани; мы избегали смотреть друг на Друга, понимая, что эти несколько секунд обоюдного молчания являются ценнейшим откровением и даром мира сего. Выкрасившийся хной старик терпеливо ждал нас с коптилкой в руке и с удивлением косился на историографа. Потом он уставился на других. И так вертел головой, переводя взгляд с одного на другого.