Под ногами троллей

В углу стояла кровать под синим балдахином. Ложе было устлано тончайшими шелками; на нём возлежали три невольницы, следящие за господином испуганными глазами. Они были тоненькими и стройными; на них были алые набедренные повязки из атласа, расшитые бисером.

Но наложницы с телами цвета золотистого лотоса не прельщали более Джаншаха; он был похож на стервятника, учуявшего добычу.

* * *

Выдвигаться решили ближе к вечеру.

Келлар переоделся в драный полосатый халат; грязновато-белая чалма не первой свежести и чувяки завершали его наряд. Они вышли из дома и заперли за собой дверь. Солнце садилось и светило через кипарисы расплавленным зелёным золотом, словно гигантская лампа. Город нежился в вечернем мареве. Сумеречный залив отливал латунью; солнце расплескалось в нём, будто тонуло.

Вначале они шли через район зажиточных горожан; на пути попадались аккуратные, ухоженные дворики с апельсинными деревьями и сикоморами.

Порой им встречались девушки, с лицами, пресытившимися от сладострастия, в башмаках на высоких каблучках, с обнаженными плечами, с ожерельями из тигрового глаза и большими золотыми серьгами в ушах. Их бронзово-тёмные волосы отливали порфиром заката. Девушки смеялись переливчатым, серебристым смехом — и томно окидывали северных чужеземцев манящим взглядом из-под неправдоподобно длинных ресниц. Аррен тартаашские прелестницы показались отвратительными, как пересоленный суп.

Встречалась и стража в расстёгнутых от жары нагрудниках: бороды у них были густыми, длинными, почти до пояса, кудрявые, иссиня-чёрные. Шеи — толстые, как у быков; лица красные, носы походили на клювы.

Шли дородные горожане в длиннополых рубахах, отороченных бахромой; измождённые рабы в лохмотьях; носилась обычная городская непоседливая детвора. Бродячие собаки, лошади с лоснящимися спинами; осёл с раздутым животом. Память Аррен словно ухватывала картинки, намереваясь оставить их в памяти навсегда.

Вот две здоровенные псины гоняют по закоулочкам крохотную собачонку; визг и ор стоит страшный. А вот белая лошадь, вымазанная по брюхо, печально отворачивается от облаивающего её кутёнка.

Над гончарными печами поднимался дым; резкий запах кунжута долетал из маслодавилен. Аромат лепёшек с мёдом, конского навоза, нарда и ладана, пота и соломы — всё перемешалось в Тартааше. Проезжали телеги и порой — колесницы; песок похрустывал под копытами лошадей. И точно так же, как и в Кедардене, на заборах сидели кошки — только сами заборы были глиняными, высокими.

— Пьерш, — вдруг спросила Аррен, — а ты смог бы тут жить?

Юноша задумался и не отвечал довольно долго; его сапоги выбивали из дороги крохотные облачка пыли.

— Шут его знает, — наконец, сказал он. — Тартааш, он, понимаешь, вроде как скаредный ростовщик: пока дела у тебя идут отлично, его улыбка слаще мёда, а вот как только приходится ужать потуже пояс…

Он не договорил.

Свернули, прошли мимо канала — там стройные кипарисы отражались в латунном зеркале вод. Затем они направились вниз — по пыльным, присыпанным песком улицам, к краю пустыни. Приличный район закончился — потянулись нищенские трущобы Тартааша. Будто с города сорвали маску, и он явил своё истинное лицо.

Здесь была изнанка Тартааша — сырой кирпич стен, осыпающиеся окна, вонь нечистот в канавах… Здания становились приземистыми, будто их пригибала к земле злая доля. Повсюду росли пыльные пальмы с мохнатыми стволами и опущенными, будто измочаленными листьями; под ногами лежала сухая, глинистая пыль. Некоторые крыши были земляными, и на них густо, будто ковром, поросла трава.

На многих стенах, обращённых к пустыне, был намалёван чудной зелёный знак — как пояснил Рамда, от злых духов пустыни.

По старинным сказаниям, в песках жили демоны — там у них были свои храмы и города. Выглядели они как люди, лысые, с красными глазами и когтями; в песке они ощущали себя как рыба в воде. А если понравилась им какая горожанка — то могли и умыкнуть её, запросто — цоп, и нет её — в свои подземные города. И от этих богопротивных браков появлялись порой на свет дети демонов — до невозможности уродливые, ехидные и скаредные. Рамда думал, что большинство купцов Тартааша как раз из них.

И вот, наконец, город закончился.

Поначалу ещё встречались туи, сикоморы и тамаринды; они росли рощицами, словно кумушки, что собрались обсудить сплетни. А потом они исчезли; зелень окончательно уступила место пустыне. Земля растрескалась, словно кожа у нищего бродяги, коротающего дни и ночи под слепящим южным солнцем; и даже чахлая трава встречалась всё реже. Трещины на лице смазывают маслом, а трещине в земле — дождём; но скупой была на дожди земля Тартааша.

А затем и впрямь начались пески.

Дорога, виляющая меж холмами, исчезла; потянулись невысокие, заросшие колючками барханы. Песок был хрустким, слежавшимся, проламывающимся под ногами. А потом стал рассыпчатым, как хорошая мука — ноги вязли в нём едва ли не по колено.

* * *