Под одной крышей

Ну, опять начинается! Довольно лить слезы! Она вновь вернулась к прерванной мысли о стульях, которые принес однажды вечером Лайош Келемен… затем в памяти всплыло трюмо… Они вместе с Винце купили его на площади Телеки… Оно тоже погибло, но все же кое-что необходимое для жизни у нее осталось, а теперь, может, и комнату удастся подыскать, светлую, с окнами на улицу — именно о такой она всегда мечтала. Квартира в VIII районе, где она жила с Луйзой, когда приехала в Пешт, вполне могла бы быть на солнечной стороне, тут Луйза явно допустила промашку. Сдавались две квартиры на третьем этаже, одна — на правой, другая — на левой стороне длинной веранды. Они осмотрели обе… В то утро лил проливной дождь, вспоминает она, как будто это было вчера. Дворничиха показала им сначала квартиру справа, потом повела на левую сторону, и Луйза выбрала последнюю только потому, что там были чистые, белые стены. Будь тогда солнечная погода, она сразу бы все оценили и ни за что на свете не заняла бы эту квартиру! Потом они убедились, что к ним только под вечер заглядывает косой солнечный луч, да и то лишь скользнет по решетке веранды и тотчас уползает на крышу дома. А она, когда по утрам шила у окна перчатки, любила смотреть на противоположную сторону. Солнце просто заливало открытые двери на кухню, до поздней осени женщины с засученными рукавами раздували утюги на порогах, тогда как она напрягала зрение в сумраке, дрожала от холода. Правда, она могла взять стул и сесть у чужой двери, но почему-то стеснялась, считала, что будет присваивать чужой солнечный свет. Она охотно побелила бы закопченную комнату и кухню на правой стороне, это ей ничего не стоило, одолжила бы у кого-нибудь лестницу, ведро, щетку, но теперь уже поздно было думать об этом. Дом в VIII районе был типичным пештским доходным домом. Крики, брань, детский гомон. Ей иногда казалось, что из своего окна она смотрит представление в театре. Впервые попав в Пешт, как же она боялась всего! Притаившись за окном, ждала до вечера Луйзу, стеснялась заговорить с соседками, а те считали ее гордячкой, косились на нее. Имей она в ту пору столько ума и опыта, как теперь, наверняка завела бы себе подругу среди ста двадцати жильцов этого большого дома, какую-нибудь девушку, которая показала бы ей достопримечательности города, приобщила бы к пештской жизни, насколько бы легче ей было! Но такой подруги она не заимела и позже. Приносила от господина Кауфмана работу, в прачечной тоже трудилась одна с супругами Сабо, а девушки, с которыми она жила в одной комнате, совсем не подходили ей… Да они и не стали бы просто так, из любопытства ходить по улицам, у них и времени на это не было. Та комната тоже была темная, воздух в ней всегда был спертый. За продавленный диван она платила два пенгё в неделю, а в те времена на счету был каждый пенгё. Потом она поселилась на квартире в Буде. Правда, почти в подвале, солнце она видела там только издали, но она не обращала на это внимания. Полгода рядом с ней был Винце, пока однажды утром не сказал, прощаясь: «Береги себя». И мысли Мари, совершив большой круг, снова вернулись к словам, случайно оброненным Луйзой: «Винце надо ждать каждый день…»

Может, почистить черную юбку? Пожалуй, расползется под щеткой. Надо было обращаться с ней поаккуратнее, неизвестно, когда еще удастся приобрести другую юбку. Луйза говорила с ней и о работе. Конечно, не из-за заработка: слава богу, живут они неплохо, и Луйза не такой человек, чтобы требовать с нее денег. И передать невозможно, какая у нее сестра, что знают о ней посторонние? Вот хотя бы этот господин Пинтер. Верно, он всегда приветлив, видно, что уважает Луйзу, но ведет себя странно. Сын похож не на него, а на мать; какие у него красивые глаза и широкие плечи, интересно, сколько лет Дюрке Пинтеру?

Хватит об этом! Какое тебе дело, Мари, до Дюрки Пинтера и цвета его глаз, как тебе только не стыдно, совсем совесть потеряла!.. Она принялась выжимать юбку. Осторожней, а то и впрямь юбка расползется!

Она выжала юбку, встряхнула и тщательно осмотрела. Завтра поставлю утюг, угольков достаточно нагорает. Ах да, надо подложить в печку дров, а то еще выстынет кухня к возвращению Луйзы и Лаци. В кастрюле еще много горячей воды. На мгновение задумавшись, она стала проворно вынимать из пучка шпильки. Поставила к стене корыто, а на стул водрузила жестяной таз. Волосы расплылись в содовой воде и тотчас окрасили ее в черный цвет. Ну и грязь, в такой воде нет смысла намыливать волосы. Она и не подозревала, что ходит с такой грязной головой. В убежище, только забрезжит рассвет, она заколет наспех волосы в пучок, набросит на голову платок и спешит в школу за водой. В последний раз она мыла голову в сочельник, хотя нет, еще раньше, она только собиралась вымыть к рождеству, но так и не пришлось: как раз в сочельник начали бить пушки.