Под опекой

Я хотела, чтобы все кончилось, и вот, ирония судьбы, кончилась я. Прикована к постели, распята на матрасе. Вчера, когда прозвонил будильник, я не смогла встать. Была просто физически неспособна. Спину ломило, руки не поднимались, перед глазами пятна. Я сделала несколько попыток, но все кружилось. Ноги ватные, накатила тошнота. Мне удалось дотащиться на четвереньках до туалета и в последний момент поднять крышку. Уткнувшись головой в унитаз, я блевала, закрыв глаза, чтобы не видеть, что из меня выходит, страх, ненависть, обиды, душившие меня, все, что подкатывало к горлу много недель и что я больше не хотела держать в себе. Это продолжалось долго. Когда все кончилось, я нажала на спуск, но тут же тошнота подступила снова. Меня опять рвало, хотя было больше нечем. Вышла желтая с зеленым отливом желчь, маленькая грязная лужица, в которой плавала моя боль. Это было отвращение. Безмерное отвращение. К нему, к нам, ко всему. Особенно к себе. И это, как нарочно, единственная неделя в году, когда Александр уезжает в командировку, чтобы встретиться с клиентами. Он звонит мне из Брюсселя, и я преуменьшаю, мол, все будет хорошо. Но все нехорошо, совсем. И вот сегодня утром, на второй день, когда стало ясно, что я все еще не держусь на ногах, я сдалась. Из постели позвонила в «SOS Медицину», врачи не смогли определить что у меня, ни ковид, ни грипп, но нашли упадок сил, прописали витамины и долипран, спасибо, это у меня есть, и выписали больничный на неделю. Я позвонила шефине, рассыпалась в извинениях, что подвожу ее перед самой сдачей номера, дрожащим от стыда голосом объяснила, в каком я состоянии, и положила трубку. Потом, кажется, отключила звонок мобильного, положила его на тумбочку у кровати и больше ничего не помню.

Потом я тонула. Я провалилась в сон, по словам Габриэля, похожий на кому. Покупки, готовка, уроки, вечерняя сказка – все делал кузен. Это мне рассказали дети. Лу сказала, что они с братом по очереди дежурили у моей постели, когда возвращались из школы, что она положила на мой пылающий лоб свою мочалку-рукавичку в форме рыбки, которую обожает, уверенная на сто процентов, что она меня вылечит, и видишь, мама, помогло. Я знаю, что кузен тоже не отходил от меня, он был со мной целыми днями. Этого мне никто не говорил, но я знаю. Я это чувствовала издалека, сквозь ватный туман, в котором блуждала. Из-под сомкнутых век я его видела, его, все видящего, все слышащего, он сидел напротив моей кровати в старом зеленом кресле с подголовником, доставшемся мне от бабушки. Выхаживал меня. Он столько ходил за мной, а теперь меня выхаживал. Префикс как появился, так и отпал вместе со мной. Мы вместе лежали, сраженные. Он все равно ходил за мной, а я спала, спала.

Я проспала трое суток, не просыпаясь и не двигаясь. Это первое, что мне сказали дети, когда я проснулась. Александр подтвердил. Встревожившись, что я не отвечаю ни на его звонки, ни на сообщения, он позвонил Габриэлю и в среду уже ехал в скоростном поезде. Он рассказал мне это, как только я открыла глаза, это и еще тысячу подробностей о своей поездке. Как менял билет, как встречался с клиентами, с какими не смог повидаться, как злился его босс, как он мучился чувством вины и все такое, но мне было не до этого, я только хотела знать, где кузен. Где он? – спросила я. Александр и дети, сидевшие вокруг меня на постели, вдруг замолчали. Переглянулись. И я поняла. Еще до того как они мне ответили, я поняла. Поняла сразу. По их еще недоверчивому виду, по их растерянным глазам, по их странноватым лицам выживших я поняла, что он ушел. УШЕЛ! И, как они, я сначала не могла в это поверить. Не смела. Нет! Не может быть. Ушел, в самом деле? В самом деле ушел? Вы уверены? Но как это – ушел? Ушел как пришел. Без предупреждения. Нам надо все-таки остерегаться, нет? Да нет же! Лу успокоила меня, сказала, что я не должна волноваться, что он забрал все свои вещи, спальный мешок, насос, надувной матрас, и полотенце тоже, и его бритвы больше нет на полочке, и его желтая зубная щетка не стоит в стакане, Вот видишь, мама, он ушел взаправду. Габриэль добавил, что нашел ключи кузена на виду на столе в кухне, а расписание посещения душа, прикрепленное к холодильнику, исчезло, как и фотография их троих, которую сделала его сестра в Парк-де-Пренс, с пальцами, растопыренными победным V, в тот вечер, когда победил «Пари Сен-Жермен», Ты помнишь? Александр, который этого не заметил, специально пошел к входной двери убедиться. Действительно, поляроидного снимка нет, объявил он с досадой и заключил, что, таким образом, нет ничего, абсолютно ничего, что бы доказывало, что кузен был у нас. Можно подумать, что этот тип никогда не существовал, что мы все сочинили. Наверно, это было слишком, перебор информации для усталой женщины, какой была я, и я снова уснула. Тело и мозг были полны облегчения.

* * *