Под перекрёстным огнём. Том 1

— Я скину тебе интересные записи, послушать, — сказала Фрейя в тот день на прощание, когда мы вдоволь нацеловались на лавочке недалеко от шлюза базы, плавно и незаметно ставшей «нашей». — Знаю, ты обожаешь разную музыку, и девчонок подсаживаешь. Послушай теперь мою, прочувствуй её. Обещаю, тебе понравится. — Довольная улыбка до ушей. — Вот, возьми, — протянула она капсулу. — Тут Шопен. Мой любимый композитор из древних. Потом расскажешь, что наслушал.

…Я смотрел ей вслед и понимал, что она мне нравится. Что схожу по ней с ума. И дело не в банальном желании затащить её в постель, хотя она меня активно и обрабатывает перед расставаниями. Мысленно представив рядом с нею огненного демона, я не мог ответить, кто лучше, кто нравится мне больше и кого бы я променял на кого, наплевав на указки сверху. Даже сам себе не мог сказать. И это бесило почище интриг сеньорин, кажущихся мелочными и никому, кроме них самих, не нужными.

Музыка «пошла». Я понял, что втягиваюсь, когда заметил, как изменился мой музыкальный вкус. Он дополнился, обогатился, и при встрече с парнями, которую я выцыганил у Мишель на время очередной командировки её высочества в провинцию, у нас сложилась дискуссия, в которой я что-то понимал, и даже мог ответить на кое-какие вопросы. В общем, я расту, и это стоит всех нервотрёпок общения с Фрейей.

Нервотрёпки… Музыка, композиторы, оперетты и балет — это всё хорошо. Однако главной целью были, естественно, не разговоры и не походы на культмассмероприятия. Они лишь прелюдия ко главной цели — охоте. На меня, как на интересующего её самца. И охотница она, признаюсь, как человек, навидавшийся подобных хищниц, великолепный.

Поцелуйчики на лавочке и в машине. Распускание рук, которым она грамотно разрешала от невинных шалостей в общественных местах, до полной свободы наедине. При этом разговоры о высоких материях, демонстрирующие, что ей со мной интересно, и нужен я не только для животного спаривания. Она завоёвывала меня, действуя моим же оружием — психологией. Только со своей, женской стороны. Мы оба прошли базовое обучение, оба владели некоторым набором приёмов, оба умели распознавать эти приёмы в действиях друг друга… И оба умели противодействовать. Что постоянно и делали, не соглашаясь уступить друг другу даже в мелочах.

То есть, в сшибке участвовало два мастодонта, примерно равных друг другу по силе. А значит, победитель должен был выявиться не на «силовом», то бишь психологическом поле, а на поле рефлекторном, животном. Тот, чей инстинкт победит, проиграет, и здесь все преимущества были у неё. И как у женщины, и как у более старшей и опытной сеньориты, пресыщенной многими вещами и жаждущей иного уровня общения. Нас разделяло семь лет; и пусть внешне это было почти незаметно, мировоззренчески я отставал от неё, какую бы школу жизни совсем недавно экстерном ни прошел.

Почему держался? Сам не понимаю. Эта выдра умела всё, что должна уметь женщина — если не на профессиональном, то на уровне опытного ценителя. Её поглаживания, прикосновения пальчиками, грамотные акценты на нужных частях тела движениями и невинными жестами, грамотное отвлечение на них моего взгляда с помощью нехитрых приспособлений в виде бросающихся в глаза, контрастирующих с нарядом брошей, колье, новаций в макияже, симпатичных рисунков на самом теле и прочих достижений неуёмной женской фантазии. Ведьма, истинная ведьма! Даже несмотря на весь ад первых месяцев корпуса, с нашей лавочки я уходил в настолько возбужденном состоянии, что удивляюсь, как не прыгал на постовых, первых встречных лиц женского пола за гермозатвором.

Естественно, после каждого расставания требовалось бежать к знакомым девочкам. Любым, без разницы, каким именно — кто на базе и не спит, к тем и бежал. А с этим обычно были проблемы — возвращался я за полночь. А в тот день, после балета, мне особенно не повезло — «гномики» в полном составе срулили в город, «пятнашки» в полном же составе дрыхли после жестких учений, а остальные… Кто где, но в целом облом. Знакомых в кубрике не оказалось, а прыжки на всех подряд ещё более худшая перспектива, чем «сдаться» её высочеству. Пришлось идти в каюту несолоно хлебавши.

— Сильно плохо? — спросила Гюльзар, заходя ко мне в душевую. Я стоял под ледяными струями воды и понимал, что нифига они не помогают. Меня трясло, я не знал, что делать, и такое со мной было впервые.

— Уходи, — произнес я, пытаясь сдерживаться. — Я однажды чуть не набросился на Розу, а ты… Красивее её, — подобрал я политкорректное слово. Слава богу, Сестрёнки спят и не слышат.

— Ты хочешь сказать, хочешь меня сильнее, чем Сестрёнок? — довольно заулыбалась эта гадина.

— И всегда хотел! — не стал упираться я, про себя выругавшись. Не то было состояние, чтоб спорить или врать.

Персиянка покачала головой, но промолчала. Переваривала поднявшееся в душе ликование. Девчонки они такие, даже маленькая похвала, даже сравнение с лучшей подругой-напарницей, ради которой отдашь всё… Наконец, пришла в себя, посерьёзнела: