Всё, ход Сына Аполлона. На что он готов пойти ради мира? Естественно, временного, но тут девчонки очень и очень правы — после начала грядущего передела даже Веласкесам не помешают союзники. Я бы сказал ОСОБЕННО Веласкесам. Тем более, такие могущественные. И мне надо засунуть свою гордость в задницу и принять капитуляцию клана Феррейра. Да, клана. Дон Октавио извиняться не будет — не по чину, но все слова, вместе с условным «позором» лягут на его сына. Вот как-то так, как — разбирайтесь сами, мне сложно объяснить то, что ощущаешь шестым чувством. Этот момент мы тоже обговорили с Сильвией три дня назад, и уйти сегодня не солоно, не заключив перемирия, будет преступлением.
— Хуан, я, конечно, тебя ненавижу, — оскалился потенциальный союзник, демонстрируя и презрение, и высокомерие высшего к низшему, и неприязнь. — И будь уверен, просто так в покое не оставлю…
— Себастьян! — фыркнула вмиг вспыхнувшая Фрейя и ударила спутника ногой под столом. Не увидел, почувствовал по ветерку под скатертью.
Тот её проигнорировал. Ещё больше сузил глаза:
— Да, не оставлю. И ударю. Не будь я Себастьян Феррейра!..
— Себастьян! — Фрейя была похожа на двести тридцать восьмой плутоний — такая же злая и красная.
— Оставь! — рявкнула на неё Сильвия. Продолжила тише, спокойнее. — Не лезь, это касается только их. Как хотят — так и пусть разговаривают. Они друг друга поймут. — Беглый взгляд на меня, полный тревоги и… Надежды. Что я справлюсь.
Фрейя опала. Феррейра же, бросив на сестру покровительственный и тоже слегка презрительный взгляд, продолжил, немного откатив аргументы назад:.
— Да, я тебя ненавижу,
— Потому, что это недостойно кабальеро, — продолжил за него я.
— Да, — серьёзно кивнул он. — Для меня честь кабальеро — не пустой звук.
Я
Подонок не врал, говорил истинную правду. Либо слишком сильно верил в неё. Но тут уж… Не стоит искать кошку в чёрной комнате — Себастьян вполне мог поступить так, как говорит. Я не видел противоречий в его психотипе.
— Да, Хуан, это правда, — поддержала брата Сильвия. — Отец очень сложный человек, и никому не позволяет себе указывать. Я узнала обо всём за… — Она смутилась. — Менее, чем за сутки. И в разговоре потребовала ответить на скользкие вопросы. Он просто не стал со мной разговаривать. Вот так.
— Она, — Себастьян противно скривился, кивая на сестру, — знала. Я же — не знал даже того, что было известно ей. До самого последнего. Он не говорил мне НИ-ЧЕ-ГО. А подозрения — это всего лишь подозрения. И домыслы.
Себастьян помолчал. Я не перебивал, давал выговориться. Было интересно, что он расскажет, тем более, пока что подонок говорил чистую правду.
— Подозревал я давно, после разговора с тобой, — продолжил он. — Но не владел конкретной информацией, да и не искал её. Мне это было не интересно. Когда же в дом стали стягивать наёмников, отец не захотел разговаривать и со мной, просто велев оставаться дома. Я и тогда не настаивал, потому, что Сильвия права, когда он чего-то не хочет, его невозможно заставить. И узнал обо всём только после взрыва, после импульса, когда весь дом погрузился во тьму. И про тебя, и про твоих… Девочек. И про ребёнка.
— Мне жаль, что он так поступил, — продолжил он ярко, но сухо, без эмоций. Просто констатируя факты. — Если бы я мог что-то изменить — изменил бы. Но тут… Был бессилен.
Подонок не сожалел, нет. Ни в коем случае. Он просто говорил: «Это не мой метод, и я бы на месте отца поступил иначе…» Но поскольку он не на его месте… То — судьба.
И не придерёшься. Формально он невиновен. Сеньор Октавио… Да, я могу на него злиться, но с ним мне детей не крестить. В смысле, я не пересекусь с ним. Мы, кто сидит за этим столиком — будущее королевства, и можем решать вопросы только в рамках нашего поколения — старшие не дадут лезть в свои дела. Никто из старших. Так что формально между нами нет ничего непреодолимого, как бы кому ни казалось обратного. Но на душе всё равно было не по себе.
— Если тебе нужны деньги… — так же сухо продолжил Себастьян, но я одёрнул.
— Не нужны!