Быт удручал. Денег хронически не хватало. Пахал на фабрике и механиком, и грузчиком. Эйлин пыталась подрабатывать варкой зелий, которые сдавала по дешевке знакомым аптекарям на Косой аллее. Однако инфляция и ипотека съедали не только заработанное, но и небольшие сбережения, сделанные ранее. Мечту об университетском образовании Тоби пришлось забыть. «Что ж, раньше надо было думать», - вздыхая, говорил себе молодой семьянин и утешался планами подняться по служебной лестнице хотя бы на фабрике. Выданная срывающимся от волнения голосом весть о беременности жены озадачила, но все же вызвала искреннюю радость. И забирая супругу с сыном из роддома, Тобиас был счастлив и горд. «Прорвемся», - думал он, глядя на маленькое розовое личико. Он плохо представлял тогда, что прорываться означало просыпаться ночами от детского крика, идти на работу измотанным, а вечером есть подгоревший ужин и смотреть на грязный пол, потому что замученная жена не успела прибраться. Негодование и жалость накатывали попеременно. Характер Эйлин тоже портился.
Конфликты стали чаще. И не только в семье. На выгодную стажировку отправлялся не он, а менее опытный и хуже соображающий напарник. Станки ломались от старости, а убытки возмещали из зарплаты механика Снейпа. В то время и для фабрики настали не лучшие времена. Покупательная способность на внутреннем рынке падала. На внешний было не сунуться из-за высокой стоимости продукта. Ткани залеживались на складах или сбывались по себестоимости. Выплаты работникам стали урезать и задерживать. Дошло до сокращения штатов. Руководство решило, что для обслуживания слабо загруженного оборудования достаточно одного человека. И это был не Тобиас. Амбициозный мужчина, когда-то мечтавший о карьере инженера-конструктора, теперь занимался только перетаскиванием грузов и уборкой складских помещений. Невольно вернулись мысли о сглазе и порче. И все чаще хотелось после работы расслабиться с друзьями в пабе. Эйлин упрекала в эгоизме и безответственности, но угрызения совести его мучали все реже. Особенно легко стало от них отмахиваться после того, как живущий на соседней улице Ник, неприятно осклабившись, осведомился, почему это мелкий Снейп совсем не похож на своего папку. В глаз шутник, конечно, получил. И вообще, на трезвую голову Тобиас не находил ничего подозрительного в том, что ребенок как две капли похож не на отца, а на мать. Когда же Северус приходил посмотреть на работу отца в крошечной мастерской, тот и вовсе приходил к выводу, что любопытством, смекалкой и тягой к технике наследник весь в него. Но вот будучи пьяным…
Однажды Тобиас, пребывая в самом дурном расположении духа, поднял на проевшую плешь жену руку и грубо оттолкнул повисшего на рукаве отпрыска. Мгновением позже раздался похожий на рычание раненого зверя возглас Эйлин. Она орала: «Ступай!» - или вроде того – Тобиас не расслышал или не запомнил, потому что, пролетев полкухни, чувствительно приложился затылком об косяк. От неожиданности и испуга он не смог даже толком взбеситься по поводу – куда это он должен «ступать» из собственного дома?! Уже через полчаса, окончательно остыв и протрезвев, дебошир пришел просить прощения. Очень тяжело было тогда смотреть в перепуганные и обиженные глазёнки Северуса. Жена и сын простили буйного главу семейства, как еще не раз после. Но осадок от того случая остался, и в нем очень быстро зацементировались прежде гонимые мысли о неправильности, недопустимости и вреде колдовства. Тобиас объявил войну магии в своем доме. Распускать руки он опасался, если только случалось совсем плохо соображать, а вот скандалить и в наказание не давать денег – стало нормой.
Сочувствие к домочадцам и сожаление о собственном поведении он иногда все же испытывал. В такие моменты старался загладить, исправить, помочь. Но случалось такое редко. Чаще же, как сейчас, Снейп-старший испытывал сомнения по поводу целесообразности введенного им же запрета на волшебство. Но признавать свои ошибки вслух с некоторых пор стало не в его правилах.
- Эйлин! – позвал он во второй или третий раз и не услышав ответа пробормотал: - Вот где шляется сука?
- Северус! – задрав голову к потолку в направлении комнаты сына, снова повысил голос Тобиас. – Мать где? – ни звука. – И этот куда-то запропастился… Как требовать кровно заработанное, они тут как тут. А как пожрать поставить единственному кормильцу – и след простыл! – ворчал недовольный мужчина, громыхая крышками кастрюль.