Под покровом небес

Новый командир батареи родом был из небольшого поволжского городка, где его отец, до революции неудавшийся по причине злоупотребления алкоголем и лени сапожник и колотивший с регулярной периодичностью свою тихую жену, сделал головокружительную революционную карьеру: сначала, получив кожанку и маузер, безжалостно расстреливал своих более работящих, а потому зажиточных соседей по городку, которые не поддержали власть комиссаров и голодранцев, потом подавлял тамбовский мятеж и лично, экономя для молодой Советской республики патроны, рубил заточенной лопатой головы тюменских крестьян, не согласных с ленинской продразверсткой.

Усмирив непокорных, отец комбата Накрутова вернулся в свой городок и стал управлять им по своему большевистскому разумению: уравнивая всех и вся. Ему, как секретарю партийной организации и как «герою» Гражданской войны, выделили большой черный автомобиль, на котором иногда катался и будущий комбат, поглядывая свысока на своих сверстников — босоногих мальчишек, росших зачастую без отцов. И почти гордился своим отцом — таким всесильным, затянутым в кожаные скрипучие ремни, в кожаных галифе, в блестящих хромовых сапогах. Почему почти? Да потому, что даже в эти минуты он не мог забыть другого отца: пьяного до омерзения, в нижнем белье, матерящегося и истязающего мать. Его мать. Однажды, став постарше, будущий комбат пытался заступиться за мать. Но она запричитала:

— Уйди, сынок, а то он тебя покалечит!

Он ушел в другую комнату, плача и унося с собой взгляд матери — взгляд человека обреченного и смирившегося со своей судьбой. И тогда он решил, что, когда вырастет, станет большим начальником, чтобы защитить от отца и других злых людей свою мать.

И еще, когда в стране начались массовые аресты военачальников, отец, видимо, уже боявшийся оставаться наедине с собой то ли из-за пьянства, то ли совесть за содеянное начала терзать, то ли страх обуял, что и его не минует кара Господня, стал во время запоев проводить с сыном «политинформации». Выпив очередной стакан водки, отец что-то малосвязанно бормотал — только ругательства звучали эмоционально и четко, но однажды он высказал мысль, и эта мысль вошла в мозг будущего комбата, как гвоздь. Как раскаленный гвоздь, убив, наверное, часть клеток головного мозга, которые ведают такими чувствами, как любовь к человеку, доброта… А сказано было следующее:

— Сейчас, сын, очень хорошее время для армейской карьеры. Как на войне — командира убило — ты занял его место. Еще одного командира кокнуло — ты опять выше взлетел… И никогда не жалей людей. Люди — это скот, это материал для достижения твоей цели. Главное — это план, это директива, это приказ, который ты должен выполнить любой ценой. Ценой жизни этих скотов, — и отец пьяно захохотал…

Младший лейтенант Накрутов поначалу ничем себя на батарее не проявил. Служба шла по накатанной годами колее: приходили новобранцы, их обучали военной службе опытные бойцы; немного послужив, молодые солдаты писали рапорта, и опять, как в начале войны, эшелоны шли на запад — готовилась кровопролитнейшая операция по взятию Берлина.

Иван в один из весенних воскресных дней, когда Накрутов в очередной раз уехал в штаб — у одного штабного офицера был день рождения, — предупредив своего наводчика — к тому времени он уже был командиром минометного расчета, ушел в сопки на любимое место. Взобравшись на камень, с высоты взглянул на окружающий мир, вдохнул глубоко, ощутив запах пыльцы цветущего орешника, и сердце его от радостного ощущения молодости и наступившей весны забилось в неожиданном порыве и ожидании неисполненной любви, мысли о которой он все эти годы старательно гнал от себя, нагружаясь повседневными воинскими заботами, физическими тренировками. И он понял, осознал, почувствовал, и радость от этого увеличилась до самых бездонных дальневосточных небес, что война, на которую он так стремился и на которую он так и не попал, для него закончилась. И что значит, он, его жизнь кому-то нужна, если она была дарована ему за просто так… Но тут же Иван похолодел от следующей простой, но гениальной в своей простоте и правде мысли: жизнь ему дарована его братьями, и земляком — Алексеем Бобылевым, и комбатом Остапчуком, весть о гибели которого дошла до Ивана месяц назад, и миллионами других солдат, которые погибли, чтобы он, Иван Соловьев, мог вот так радостно наслаждаться окружающим его прекрасным миром. И грусть накатила на него, но эта грусть была светлой.