Под покровом небес

Коротки ночи в июне. И вот уже далеко на востоке, наверное, где-то над Японией, взошло солнце, и первые, еле различимые отблески обесцветили сочный черный фиолет неба в серую узкую полосу над горизонтом, и Иван содрогнулся всем телом — по коридору шли. Шаги приближались. Иван посмотрел на арестантов. Казалось, все спокойно спали. Звякнули ключи.

«Ну, всё». — Невероятным усилием воли Иван заставил свое тело повернуться к открывающейся двери.

— Иванов, Иван который, — спросонья откашливаясь, сказал надзиратель. — С вещами на выход.

После того как дверь камеры с шумом захлопнулась, кто-то потянул Ивана за рукав.

— Закури, браток.

— Не курю, — произнес Иван.

Ему дали курнуть самокрутку с махоркой, и кто-то по-приятельски похлопал по плечу.

— Я здесь месяц. Уже привык, — арестант засмеялся, казалось, совсем искренне. — А вон и солнце встает, значит, будем жить, браток…

Через два месяца, которые показались вечностью, поседевший Иван был освобожден из-под стражи.

— Повезло. Обычно отсюда две дороги: в лагерь или… — надзиратель, выдававший вещи, красноречиво посмотрел вверх.

Иван был не просто освобожден, а направлен для дальнейшего прохождения службы на свою же батарею. И сержантские погоны ему были возвращены. Лишь через некоторое время до него дошел слух, что его дело держал на контроле сам майор Сухарев.

На батарее младший лейтенант Накрутов встретил Соловьева с плохо скрываемым удивлением и, как показалось, Ивану — со страхом. Рядовые же солдаты, хорошо знавшие сержанта, — с радостью. Иван Лошкарев аж прослезился:

— Я думал, тебя того.

Иван обнял земляка, тихо шепнул:

— Молчи, потом, после войны поговорим.

6

Должность Ивана — командира минометного расчета — оказалась занятой прибывшим с западного фронта старшиной, грудь у которого была в орденах и медалях. Сержант Соловьев, конечно, огорчился, но окончательно воспрял духом, когда его назначили первым номером пулеметного расчета РПД во взводе охранения. Свой пулемет Дегтярева он с любовью разобрал до винтика, вычистил, смазал, проверил, как работает, — остался доволен им, и с наступлением отбоя с наслаждением, словно вернулся из далекого тяжелого далека домой, погрузился в сон. Но сон был не долог. Еще до рассвета их взвод подняли и в полном боевом снаряжении, соблюдая светозвукомаскировку, двинули к границе. Так началось то, к чему готовился и чего ждал все эти долгие пять лет сержант Соловьев. Началась война с милитаристской Японией.

Если быть точным, начались активные боевые действия, потому что в состоянии войны Советский Союз и Япония находились со времен Халхин-Гола. Но и эти активные действия после двухмесячной отсидки в камере смертников Иван воспринял как обыкновенную и даже радостную — можно было видеть и лес, и реку, и голубое незарешетчатое небо со свободно катящим по нему красным солнышком — прогулку, за которую к тому же давали медали и ордена.

Это потом уже, после войны, Иван узнал, что основной удар по Квантунской армии генерала О. Ямада с запада из Монголии нанесли Забайкальский фронт с Монгольской народно-революционной армией, отрезая пути отхода японцев в Северный Китай, к Желтому морю, и Первый Дальневосточный фронт — с восточного направления. А Второй Дальневосточный фронт, в который входил и сто одиннадцатый укрепрайон, где служил сержант Соловьев, имел первоначальную задачу — не дать прорваться японским милитаристам из образовавшегося котла, и вторую — сжать котел и уничтожить врага. После ночного штурма японской заставы на реке Уша Гоу, за что сержант Соловьев получил медаль «За боевые заслуги», до горного хребта Малый Хинган ни батарея, ни ее прикрытие не вступали вообще в бой.

Северный Китай. Иван знал, что эта местность называется Маньчжурией, и там, в России, она казалась какой-то необыкновенно романтически-вражеской страной, где скрывались белоказаки атамана Семенова, где росли экзотические чудодейственные растения: аралия, лимонник, и даже человек-корень — женьшень, употребляя которые можно прожить сто лет, и где чуть ли не в каждом утаенном от людей уголке живет самая большая кошка на свете — тигр, — на самом деле оказалась очень похожей на наше Забайкалье. И очень пустынным местом.

Дорога, делая небольшой изгиб у выветренной скалы из песчаника, плавно уходила вверх. Иван, шедший с рядовым Вальченко — вторым номером, впереди батареи, растянувшейся на несколько сот метров на дороге, остановился, снял с плеча пулемет, передал его Вальченко, скрутил самокрутку, закурил. Выпустив густую струю, Иван вытер рукавом гимнастерки пот с лица, задумчиво посмотрел вперед, куда ушли батарейные разведчики, сделал еще одну глубокую затяжку.

Тишина, привычная уже тишина после ночного боя на заставе, почему-то сейчас его раздражала. Он посмотрел снизу вверх на рядового Вальченко — крупный все-таки парень — в его руках РПД кажется игрушкой, опять затянулся. Второй номер выжидательно смотрел на командира.

— Ладно, давай сделаем так, — бросив цигарку, сказал Иван. — Заберемся справа от этой скалы на гору.

— Зачем, товарищ сержант? — добродушно спросил Вальченко.